Молчаливый полет - [6]

Рукой дрожащей

Любимцу школы выводят кол,

Кол! Настоящий!..

…С тех пор немало прошло годин.

Забудь же, школьник,

Про три квадрата и про один

Троеугольник!

Но как забуду о мятеже

Неизгладимом!..

Вот боль обиды на чертеже

Проходит дымом.

Проходит первый десяток лет,

И кол, наглея,

Нулем украшен, мне шлет привет

В день юбилея.

Вот математик сыпучий мел

Сует мне в руку —

О, как мне горько, что я посмел

Забыть науку!

Но я пытаюсь восстановить

Черту пробела, —

Троеугольник, за нитью нить,

Растет из мела.

Село и город прямым углом

Смыкают узы, —

И оба класса идут на слом

Гипотенузы;

И два квадрата, судьбе в укор,

С квадратом главным

Равновелики — о, Пифагор! —

И равноправны!

Я умираю — земля, прощай!

Прощай, отчизна! —

Вот я у двери в заветный рай

Социализма…

Но не апостол-идеалист,

В ключи одетый, —

Мне Фридрих Энгельс выносит лист

Простой анкеты:

Я ставлю знаки моей руки,

И сердце тает, —

И старый Карл, надев очки,

Его читает.

Но, гневно хмурясь над цветником

Своих вопросов, —

«Он даже не был большевиком! —

Гремит философ. —

Он не сражался за нашу власть

Под Перекопом;

Он был поэтом и только всласть

Писал сиропом…

Тебя не помнит ни наш Париж,

Ни баррикада,

Ты нам не нужен — перегори ж

В подвале ада!»

Но вот, сощурясь, на Марксов глас

Выходит Ленин —

И молвит: «Карл, ведь он для нас

Благословенен!

Он тот, кто — помнишь? — почтил народ

Своим позором,

Чью единицу мы каждый год

Возносим хором…

Нас трое, Карл, и наш союз

Прямоугольный

Тремя боками выносит груз

Земли бездольной…

Единоборство квадратных сил,

Где третья — время,

Нам этот мальчик изобразил

На теореме…

Ему доступен ярчайший свет

Земной орбиты,

Genosse[26] Фридрих, на мой ответ,

Впустите…Bitte[27]»…

28–29 ноября 1927

ЖЕМЧУГ. Венок сонетов [28]

I. «Двустворчатый моллюск на дне морском…»

Двустворчатый моллюск на дне морском,

Упрятавшись в надежную пещеру,

Ресничками нащупывает сферу,

Взмутненную акульим плавником.

Всем, кто знаком с научным языком,

Всем, кто блюдет учительскую веру,

Conchifer’a и Margaritifer’y

Легко признать в создании таком.

Оно лежит с отметиной латыни

В сообществе кораллов и актиний,

Как черепок, что выбросил школяр…

Но бьется кровь под панцирем сонливым,

И наглухо захлопнутый футляр

Жемчужиной болеет, как нарывом…

II. «Жемчужиной болеет, как нарывом…»

Жемчужиной болеет, как нарывом,

Животное, здоровое на вид.

Микроб труда, как плод любви, привит

Под мантией над радужным отливом.

Он копит гной в молчаньи горделивом,

Он строит свод, как скинию левит,

И опухоль, что землю удивит,

Становится от извести массивом.

Как прорастет созревшее зерно,

Среди пучин, где пусто и черно?

Кому владеть неоценимым дивом?

Надежды царств в зерне погребены,

Но выловит его из глубины

Пловец-индус рывком нетерпеливым.

III. «Пловец-индус рывком нетерпеливым…»

Пловец-индус рывком нетерпеливым

Свергается с мачтовой вершины.

Вода кипит, в воде оглушены

Стада медуз волненьем белогривым;

Проносится серебряным извивом

Стеклянный всплеск разбитой тишины,

Где стройные суда отражены

Чернеющим, как золото, заливом —

И снова тишь…Промышленник, сагиб!

Твой раб на дне! Он, может быть, погиб,

И труп его неуловим для глаза!..

Но прыгают мальчишки босиком

По палубе, и руки водолаза

Из глубины выносит скользкий ком.

IV. «Из глубины выносит скользкий ком…»

Из глубины выносит скользкий ком

Счастливая рука жемчуголова.

Пусть пленница мягка и безголова,

Но что за дань в ней выросла тайком!

Сгустившейся болезненным комком,

Нет равной ей в преданиях былого, —

И в книга нет еще такого слова,

Чтоб ей служить достойным ярлыком.

Недужный плод и роковое семя,

Укореняясь, она взойдет над всеми

Неслыханно-губительным ростком.

Судьба не ждет, и на плечах у славы,

Калеча мир и развращая нравы,

Роскошный перл из края в край влеком.

V. «Роскошный перл из края в край влеком…»

Роскошный перл из края в край влеком,

Чудовищной слезой окаменелый.

Им тешится купец остервенелый

Над выжженным слезами сундуком.

Он — как яйцо, снесенное Грехом,

Со скорлупой, от злости посинелой,

Где Вельзевул смешал рукой умелой

Крутой белок с неистовым желтком.

Он яблоком, он персиком раздора

Ведет на кровь купца и командора,

Но ангельской невинности печать

На нем лежит прощеньем молчаливым, —

И много зорь дано ему встречать,

Прелестницам сопутствуя игривым.

VI. «Прелестницам сопутствуя игривым…»

Прелестницам сопутствуя игривым,

От госпожи до новой госпожи, —

Он женственен, как юные пажи,

Как перси жен с родильным молозивом;

Желанный сем — гречанкам прихотливым

И варваркам, шершавых как ежи, —

Он скифские тревожит рубежи,

Украинкам он снится чернобривым.

В руках мужчин лихой прелюбодей,

Он только ключ от губ и от грудей,

Он только мзда наперсницам ревнивым,

В гербе Марго он именем горит,

Но, окрестив мильоны Маргарит,

Тускнеет он под матовым наплывом…

VII. «Тускнеет он под матовым наплывом…»

Тускнеет он под матовым наплывом.

Ни колдовством, ни чисткой не помочь.

Восточную зарю сменила ночь,

Подобная не персикам, а сливам…

Какой-то шут в порыве шаловливом

Советует больного растолочь,

Смешать с водой, и будто бы точь-в-точь

Такой же перл остынет под месивом…

Но не навек он все-таки померк —

Чтоб воскресить нежнейший фейерверк,

Его томят на самой пряной коже;

Он с лучшими гетерами знаком,

И, на себя по-прежнему похожий,