Молчаливый полет - [53]

«Они с планетой только схожи,

И нам не к ним наверняка.

Не к солнцу нас, великий Боже,

Твоя направила рука,

К песчинке черных бездорожий

Ещё дорога далека».

Но вот приблизились к песчинке

И врезались в воздушный слой.

И камень вздрогнул от заминки

И услыхал печальный вой.

А это сам он выл, сгорая

Над самым страшным из миров,

Когда сомнительного рая

Раздернул гложущий покров.

И только жалкие объедки

На землю выпали дождем,

Какие, в сущности, нередки,

Хотя немногие найдем.

И спутник, с трудным кончив делом,

Что выполнял не в первый раз,

Черкнул крылом, как совесть белым

И плохо видимым для нас.

7 января 1951

Два золотых (Сказка) [265]

Бедняк-туркмен три месяца не спал —

На байском поле хлопок поливал.

Все гряды вдоволь напоив водой,

Он получил в награду золотой.

Спеша домой с червонцем в кушаке,

Он вдруг нашел такой же на песке.

От радости ускорив втрое шаг,

Находку тоже сунул он в кушак.

А между тем, покуда несся он,

Вступили золотые в перезвон.

Он был рад звону, не поняв сперва,

Что слышит в нем туркменский слова.

Но понял вскоре: «Что еще за вздор!

Двух золотых я слышу разговор…

Велик Аллах! — монеты в кушаке

Судачат на туркменском языке!» —

Он тут же навзничь догадался лечь,

Чтоб лучше слышать двойственную речью

Но золотой, подобранный с песка,

Чья проповедь была, как брань, резка,

Уже успел свое договорить,

Не собираясь, видно, повторить.

Затаил дыханье водолей,

Когда в ответ, от имени полей,

Заговорил законный золотой,

Что был за пот получен пролитой:

«Владелец мой, — промолвил он, звеня, —

Прилежно спину гнул из-за меня.

Пылинки, не очищенной трудом,

В таком, как я, не сыщешь золотом.

А ты! — не джинном ли положен ты?

Чем ангельским облагорожен ты?

Не раз, быть может, джинн тебя ронял,

И ты базарных в грех вводил менял.

А если ты не кинут под размен,

Как на капкан приманка для гиен,

И о тебе горюет человек, —

Он, может быть, бедняга, из калек,

Он, может быть, сиротка иль вдова,

А может быть, имея сердце льва,

Врагов страны он в бегство обратил

И в золотом свой подвиг воплотил.

Я думаю, — мой честный господин,

Поняв, что выход у него один,

Тебя обратно кинет на песок,

Каков бы ни был темный твой исток». —

И на ноги вскочил бедняк-туркмен:

«Как мог попасть я к заблужденью в плен?!

Зачем владеть лукавым золотым?

Он будет горше, чем геенны дым.

Немедленно находку отшвырнуть!

Спокойствие душе своей вернуть!..»

Мозолистая грубая рука

Скользнула тут же в складки кушака

И вытащила оба золотых,

Как давеча, по-прежнему, немых;

Но сходственней двух зерен полевых,

Тождественней двух капель дождевых

Чеканные сверкнули двойники

Из ледяной трясущейся руки…

«Какой из двух?.. вот этот… нет другой!..

Заговори! душе верни покой!» —

Но оба диска тягостно молчат,

А как встряхнешь — бессмысленно бренчат!

И говорят, что можно с той поры

В Ташаузе, в Чарджоу, и в Мары

Увидеть иногда в базарный день

Раба сомнений явственную тень —

Царицу дыню, сладкую, как мед,

Она рукой прозрачной подберет

И золотой протянет продавцу,

Но, передумав, поднесет к лицу

И скажет: «Нет! — к нему пристал кусок!

Застрянет в горле купленный кусок…

Возьми другой! вот это капитал!

Ай нет… и к этому песок пристал…» —

И дыня остается на лотке,

И тень бредет с червонцами в руке

И видит мраморный истертый круг,

Где золотые пробуют на звук,

И говорит меняле-старику:

«Из двух один я в жертву обреку

И дам тебе, а ты определи —

В каком награда за полив земли…» —

Но сердится на пришлого старик:

— «Бездельник ты, я вижу, и шутник.

Уйди, уйди, напрасно ты залез

С такими просьбами под мой навес!» —

Бродячим псом шарахается тень,

Садится у мечети на ступень,

К неудовольствию господних слуг

Пугливо озирается вокруг,

И, как всегда, из призрачной руки

Чеканные сверкают двойники:

«Какой из двух?.. вот этот… нет другой!..

Заговори! Душе верни покой!» —

Но оба диска тягостно молчат,

А как встряхнешь — бессмысленно бренчат.

16–17 марта 1951

Жалоба [266]

Я наблюдал простого дикаря,

Который для таких же дикарей,

Покуда не затеплится заря,

Бубнил поэмы, тут же их творя,

И рифмы лил, как воду водолей.

И тот иль этот, воя, как шакал,

Тем взбадривал поэта своего.

А если не подвыли — он смолкал;

Так слушатель поэту помогал

Упрочивать таланта торжество…

И это ведь простые дикари,

А я, цивилизованный субъект,

Я слышу здесь — чего я ни твори! —

Лишь отклик прочищаемой ноздри

Да с ветрами прощающийся рект.

18 марта 1951

«Охотясь на пещерного медведя…» [267]

Охотясь на пещерного медведя,

По-моему и груб, и деловит,

Живя без дури, не блажа, не бредя,

Снов наяву не видел троглодит.

Но у костра, перед дневной добычей,

Присел однажды незнакомый гость,

Издав без слов какой-то щебет птичий

И грызть не став предложенную кость.

Окружности, кресты и закорючки

Он на земле тростинкой начертал

И что-то на ухо собаке-злючке,

Впервые растерявшейся, шептал

Перед красавицами яркой кучей,

Всю ночь прорыскав, навалил цветов

И девы наиболее пахучей

Оставил безответным страстный зов.

С тех пор он будущее городище

Своими странностями удивлял,

Растительной он лакомился пищей,

А мяса вовсе не употреблял.

Его рассматривали как святого,

…………………………………….

………………………………………….

………………………………………….

Как…………………………………..ядом,

Как новой жизни молодой побег.

А он был просто первым психопатом,