Молчаливый полет - [55]

Союзе же млеет, клонится к нему

И шепчет: «Алексею одному

Дарую право “veni, vidi, vici”[278]».

4 октября 1928. В столовой Дома Герцена

Пародия на стихотворение «Бетховен» Георгия Шенгели [279]

То «Тайное тайных» и «Зависть» Олеши глухая,

То Лида Сейфуллина в мелких фиалках у края,

То пыльный Пильняк, пропитавшийся шепотом келий, —

И вот в Госиздат бронзовеющий входит Шенгели.

Он входит, он видит: в углу, в ожиданьи погоды,

Пылятся его же (опять они здесь) переводы.

Давно не печатал! на договор брошена шляпа,

И в желтую рукопись падает львиная лапа.

Глаза на Главлит, опустившийся плоскостью темной,

Глаза на авансы, что жрет Маяковский огромный,

И, точно от Горького, пышные брови нахмуря,

Строчит он, а в сердце летит и безумствует буря.

Но грустный Халатов ответствует штурму икотой,

Семь завов поэту ответствуют сладкой зевотой,

И ржавые перья в провалы, в пустоты молчанья,

Ослабнув, кидают хромое свое дребезжанье.

Полонский к ушам прижимает испуганно руки,

Учтивостью жертвуя, лишь бы не резали звуки;

Ермилов от ужаса только руками разводит, —

Шенгели не видит, Шенгели сидит — переводит!

27 декабря 1928

Лермонтов (о Маяковском и Сельвинском) [280]

Они любили друг друга так долго и нежно,

С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!

Но как враги избегали признанья и встречи,

И были пусты и хладны их краткие речи.

Они расстались в безмолвном и гордом страданье

И милый образ во сне лишь порою видали.

И час пришел: наступило за «Леф'ом» свиданье…

Но в «Новом мире» друг друга они не узнали.

1928?

«Помятая, как бабушкина роба…» [281]

Ты мне воздух, и дождь, и вино.

Ада Владимирова

Строчка «Ты мне воздух, и дождь, и вино» надолго останется в литературе.

Из речи профессора Розанова И.Н. об Аде Владимировой

Помятая, как бабушкина роба,

Как жаба, раздуваешь ты свой зоб,

Кидая в дрожь нервических особ,

Ты декламируешь как бы из гроба.

Чревовещательница и хвороба,

Ты персонаж, каких не знал Эзоп,

Ты — вол, что в тупости своей утоп,

Лягушка и Крыловская утроба.

Ты — воздух, где повесили топор,

Ты — потный дождь из Розановский пор,

Ты и вино, прокисшее в корзине,

Ты воздух нам, ты дождь нам, ты вино,

И, смешанная с ними заодно,

Ты, безусловно, oleum ricini.[282]

17 февраля 1929

«Как губы милой, рдеет слово Жица…» [283]

Как губы милой, рдеет слово Жица,

Одна отрада — слушать злого Жица.

Взгляните на него во время прений,

Не осуждайте так сурово Жица.

Он как барбос бросается на встречных,

Не называйте же коровой Жица.

Победа над Пеньковским в рукопашной —

Последняя поднесь обнова Жица.

Довольно с нас и этого любимца,

Не требуйте, друзья, другого Жица.

29 февраля 1929

Экспромт («На протяжении версты…») [284]

На протяжении версты —

Бульвар отменной красоты.

Он домом Герцена гордится,

На нем — и Пушкин, и блудница.

Он Тимирязевым кряхтит —

Завидный груз! Почетный вид!

Но почему в заветном доме

Фокстротной преданы истоме?

Но почему под сенью муз

Клуб с кабаком вступил в союз?

Но почему так злы и грубы

Друзья сомнительного клуба?

Зачем заведомых врагов

Пускать под Герценовский кров? —

Друзья! Нельзя ли для прогулок

Подальше выбрать переулок?

1 июня 1929

На Олимпиаду Никитичну, содержательницу пансиона в доме Волошина [285]

«Не переслащивайте молоко,

Хлебайте воду прямо из колодца,

Вареников не прячьте за трико

И доедайте всё, что остается!»

Олимпиада, с видом полководца,

Разносит всех. Послушайте, Клико:

Вам сахар достается нелегко,

Зато от Вас легко нам достается…

23 июля 1929

Пи-явный сон в Коктебеле [286]

Максу ставили пиявок.

Столь обильная закуска

Привила им стиль и навык

В мокром деле кровопуска.

По земле несется слава,

И чудовищем несытым

Исполинская пиява

К Максу тянется с визитом.

Этот бог земных пиявиц,

Пьяный кровию и пивом,

Грин-писатель, Грин-красавец,

Духом горд Максолюбивым.

Ты довольно в пиве плавал,

Ты замешан в мокром деле,

Спи, диавол, спи, пиавол,

В доброй максовой постели.

15 августа 1929

«Ангел-хранитель Максимилианий…» [287]

Ангел-хранитель Максимилианий,

Не откажись от земных воздаяний!

Князь Coctebelicus, мастер и маг,

Помни о верных тебе «теремах»!

Август 1929

На перевод Абрамом Эфросом “VitaNuova” Данте, выпущенный издательством “Academia” [288]

I

Семи кругов насытясь видом,

Великий Данте в землю врос,

Когда узнал, что адским гидом

Был не Вергилий, а Эфрос.

II. (по Блоку)

На перевод взирая косо,

Веду рублям построчным счет,

Тень Данта с профилем Эфроса

О «Новой жизни» мне поет.

III. (поПушкину)

«Наших бьют!..» В руках моих

Ветхий Дант охрип от «Sos’a»,

На устах начатой стих,

Недочитанной, затих

В переводе А. Эфроса.

IV. (по Пушкину)

Суровый Дант не презирал Эфроса,

И, в знак того, что чтит его труды,

В свой барельеф раствором купороса

Втравил он профиль жидкой бороды.

V. (по Гумилеву)

Музы, рыдать перестаньте,

Выкидыш лучше, чем сноси,

Спойте мне песню о Данте

Или Абраме Эфросе.

Жил беспокойный молодчик

В мире лукавых обличий,

Грешник, болтун, переводчик,

Но он любил Беатриче.

Тайные думы поэта

В сердце, исполненном жаром,

Стали звенеть, как монеты,

Стали шуметь гонораром!

Музы, в сонете-брильянте

Став от него материями,

Спойте мне песню о Данте

И об Эфросе Абраме.

11 октября 1934

«Есть право у меня такое…» [289]

Есть право у меня такое:

Порой потребовать покоя…

И я сказать тебе велю