Молчаливый полет - [28]

Был плес истории вспузырен;

За устьем, в судороге шквала,

Смыв колья мреж и соль градирен,

Как море, масса бушевала.

Готовься к лоцманской нагрузке,

Слыви смутьяном и задирой,

Сережа Киров, зрей в кутузке

И на фарватере лавируй!

Годами жизни арестантской

Глядел в решетчатую щель ты,

Чтоб из блокады астраханской

Прорваться к воле в прутьях дельты.

И так же пламенно-отважен

Был на песках бакинских дюн ты,

Где брызжут нефтью в гирлах скважин

Протоки вспыльчивого грунта.

Понаторел ты, друг наш Киров,

И в нефтяном горючем «кире»,

И в планах бриттых пассажиров

A la «карман держи пошире»…

Мазутом флаги им заляпав

(«О, мистер Кирофф, — он проныра!»),

Отправил бриттых ты сатрапов

В страну классического Кира.

И вот — Нева, как цель, как луза:

Через Москву, с юго-востока,

К северо-западу Союза

Лег кабель Кировского тока.

Так шел ты по диагонали,

Так ты бурлил на Невской дельте,

Пока незримый хор каналий

Не прошептал — «в затылок цельте»!

Река течет Охотным рядом,

Колонным залом, сетью устий

И, заблестев прощальным взглядом,

Впадает в море черной грусти.

А он в гробу дельтоугольном

Лежит под орденским покровом

И, как недавно в старом Смольном,

Совсем не кажется суровым.

О зал, юпитерами брызни!

За ним — река священной распри,

Река побед, где гибли слизни,

Кура при Кире и Гистаспе, —

И он плывет в огромный Каспий

Бездонной памяти и жизни…

4 декабря 1934

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

1920-й [139]

Иоанн провозвестил Христа.

Иудея вслушалась, немея.

Ирод правил, страсть была чиста,

Пред царем плясала Саломея. —

Семь шелков сронила роковых,

Семь преддверий муки человечьей,

И ценой последнего из них

Получила голову Предтечи.

Так пред нами век иных невзгод

Заплясал в порыве небывалом,

И ниспал четырнадцатый год

В этой пляске первым покрывалом.

Шесть одежд ниспали бахромой,

Разметались прахом шестилетним, —

Чья же гибель скрыта за седьмой?

Что за год откинется последним?

Отсекутся ль головы людей?

Протрубится ль судная опала?

Саломея юности моей,

Не срывай седьмого покрывала!

Июль 1920 — декабрь 1925

Фантазия [140]

Что за странная отрада?

Что за синее просонье?

Мне тебя уже не надо

На свисающем балконе…

И слежу за белым шлейфом,

Взволновавшимся у двери,

Усыпленный тихим кейфом,

Тихим кейфом предвечерья.

Начало 1921

Тургеневские мотивы [141]

В большом саду на древе родословном

Висит, как плод, дворянское гнездо…

Гульливы птицы, знающие небо,

И не познавшие его птенцы;

Смиренны дни в тиши глухих усадеб,

И в спелых вишнях сыты червяки.

И птичье счастье сонною смолою

Течет, как дни, в потоки вешних вод.

Широкой лентой тянется дорога,

Широкой впряжкой скачут четверни,

И широко на их разъезд веселый

Взирают хаты подъяремных сёл;

Заезжий двор не благоприобретен,

Хотя приветлив и добротен тес,

И головней из теплого горшка

Его сжигает бородатый мститель.

Калиныч любит стоптанные лапти,

И носит Хорь смазные сапоги —

Как лапоть, первый тих и, как сапог,

Второй умом своим запятным крепок.

Цветя мечтой о розовой любви,

Бредет Охотник Льговскими полями,

Вдали маячит беззаботный лай

И шелестят заветные Записки.

13 января 1921

Перед потопом [142]

Когда холодная тревога

В груди косматой завелась,

Почтовым голубем от бога

Комета вещая неслась

И светлой падала струною

На напряженные моря,

Предусмотрительному Ною

О горнем гневе говоря.

А он, далеко от ночлега,

Без устали, спешил пока

Благословенного ковчега

Крутые вывести бока.

И глядя вниз нетерпеливо,

Уже надеялся творец

На мир греховный и строптивый

Пролиться карой наконец,

И пред небесным водоемом

При свете ангельской свечи

Совал в замок, ругаясь громом,

Плотины ржавые ключи.

Июнь 1921 — декабрь 1925

Стихи [143]

Николаю Минаеву

Великолепные стихи

Мы гоним ровными стопами,

Как водят летом пастухи

Стада избитыми тропами.

Смеются рифмы-бубенцы,

В началах прыгают телята,

Как жвачка медленны концы

И псы как метрика кудлаты.

Но умолкает ямбов бич,

И телки скачут друг от дружки,

Когда решаемся достичь

Обворожительной пастушки,

И классик-вол бранится вслух,

Когда, собак предав безделью,

Трубу разнеженный пастух

Сменяет томною свирелью.

Июнь 1921 — декабрь 1925

Памяти Александра Блока [144]

— «Скончался Александр Блок»… —

Безумная рука писала,

И горечи слепое жало

Безумствовало между строк…

Высокий ставленник над нами,

Он — с пламенным лицом своим —

Мечтать за ромом золотым

Был вправе о Прекрасной Даме!

Да, мог он — незнакомец сам —

Следить над балыком и семгой

За царственною Незнакомкой,

Скользящею по кабакам;

Недаром он — хмельной и грешный —

Надеялся, что — прям и скор —

Неумолимый командор

За ним придет из тьмы кромешной,

И, удаляясь навсегда,

Без ликования и злобы

Возвел на Скифские сугробы

Красногвардейского Христа.

Но перед тем, кто свеж и молод,

Без права скорби — нам — не пасть

И на его святую страсть

Не обменять свой волчий голод.

Так ослепительно, так вдруг,

Как будто вспыхнув новой песнью,

Унес со смертною болезнью

Он свой блистательный недуг;

Унес далече… Не учитель,

Не сверстник наш, не кум, не сват —

Он только самый старший брат —

И нам нельзя в его обитель!

9 августа 1921

Закатные прогулки [145]

За домами — угли кузницы,

Солнце прячется в долине,

Тихо вздрагивает свет —

Святы вечером распутницы,

И Марии Магдалине

Шлет Предвечная привет.

За вечерними прогулками

Скрыты розовые плечи,

Скрыты девичьи уста —