Молчаливый полет - [27]

Шрифт
Интервал

Достаточно я вредил.
Но в белогвардейском хаме,
Как в гейше, душа нежна —
Достоин я места ками
На вечные времена!»
«Кто вел себя по-геройски,
Тому обеспечен рай», —
Отвесив поклон синтойский,
Ответствовал самурай.
«Себя по-геройски вел ты, —
Микадо за ним изрек, —
Хотя и слишком желтый,
От нас ты не так далек». —
«Банзай, — сказал Исанаги,
Создатель японских гор, —
Секретные он бумаги
В советском посольстве спер». —
«В роскошной Чапейской драме
Всех масок он был смелей», —
Прибавила Исанами,
Создательница полей.
А дева Аматерасу,
Дневного неба звезда,
Сказала: «Он рвал, как мясо,
Харбинские поезда». —
«Он — ками, и несомненно,
К чему колебаться зря?» —
Вскричали потом Тенно,
Божественного царя.
Но дернуло Йунгу-Кою,
Блаженна иже в женах,
Вмешаться в судьбу «героя»
Под веера плавный взмах:
«Приличествует, как даме,
Мне тоже задать вопрос:
Любил ли отчизну ками,
Людей валя под откос?»
Тут все загалдели сразу:
«Как смеете вопрошать?
Как мог он, служа экстазу,
Отчизну не обожать?»
Она ж — голоском цикады,
Шелк правил перелистав:
«Вопрос этот ставить надо,
Об этом гласит устав…» —
«О жалкая бюрократка! —
Микадо сказал, рыча. —
Ну что ж, отвечай на кратко,
Свет неба, огонь меча!
Каких-нибудь полминуты,
И форма соблюдена:
Любил ли свою страну ты,
Любила ль она тебя?» —
«Все тягости бренной жизни,
Все муки моих побед
Я вынес во вред отчизне,
Во вред ей, только во вред…» —
«Ах, так! — завопили предки. —
Извергни тебя дракон!
Чужие ты ел объедки!
Из хра…»
………………………..
«…из курильни — вон!»
О, есть ли что-нибудь гаже,
Чем этот скупой рассвет?
«Эй, сволочь, которой даже
На родине места нет!
Подрых — и долой отсюда,
Проваливай, рыцарь, вон!»
Звенит на столах посуда,
С ключицы летит погон…

6–7 сентября(?) 1934

<Дополнение>

Бессмертие[136]

Как мужественны эти группировки,
Распад людей по цвету их ладоней,
По мозолям, по запаху одежды,
По привкусу их мыслей и привычек,
По строю языка и сновидений,
По тем или иным формулировкам
Их профессионального билета,
По их знаменам в армии труда!
Как много надо воли и упорства,
Чтобы при всей текучести сознанья,
При сверхъестественных переворотах
Утратившего равновесье мира,
При путанице законообмена
Между земной корой и атмосферой,
С такой последовательностью течь
По руслам специальностей, сноровок,
И мастерства, и цеховых заслуг!
И как должны быть чутки рядовые
Участники труда на всех участках,
Чтобы, единоличные итоги
Суммируя на картах пятилетки,
С безгрешностью научного прибора
Вести своим общественным инстинктом
Почти сейсмографическую запись
Неуловимейших землетрясений
И учащающихся отголосков
Гневообразовательных процессов
За выпуклостью видимой земли.
Когда определенные массивы
Носителей секретов и тенденций
Индустриального Полишинеля
Осознают права своей победы
Над деревом, над камнем, над металлом,
Над атомом, над молнией, над громом,
Над музыкой и черт знает над чем,
Они кристаллизуют в членских взносах
Свой коллективизированный пафос —
Они объединяются в союз.
А жизнь идет — на профсоюзных съездах
Дифференцируются, размножаясь,
Вместилища прилежной протоплазмы,
И путь самоотверженной амебы
Приводит к дележу горнорабочих
На рудокопов и нефтяников.
А это есть бессмертье коллектива,
И не беда, что всех поодиночке
Влекут под шорох неизбежной смерти
Ее безлозунговые знамена,
Что все мы, независимо от стажа,
Запишемся в число активных членов
Единого союза мертвецов…

16–17 февраля 1932

Триумфаторы[137]

Героев огрели салютом,
Их предали розовым путам,
В тенетах из клумбовой пряжи
Несущие их экипажи.
Единые духом и славой,
Феномен они многоглавый,
Они — экспонат стоголовый,
Попавший к пионам в оковы,
Блистательный фокус природы,
Стосердый и однобородый,
Чей лагерь торжественно замер,
Как залы Петровых кунсткамер.
Над роем разинутых ртов он
Навеки в стекле заспиртован.
Гирлянды душисты и свежи,
Они — как поморские мрежи,
Они изменили корзинам, —
Их завязи пышут бензином.
Вот розы столичной теплицы,
Вот рыцарей орден столицый!
От горе, от радости горе! —
Слеза заблестела во взоре,
И вниз потекла, и другая
Сверкает, за ней набегая…
Герои, герои, герои!
Ахиллы арктической Трои!
Скрипят городские ворота,
Данайцы — в нутре самолета.
Вы Арктику перехитрили,
Посланцы родных эскадрилий.
Торосья глыбасты и круты, —
Равнин Бородинских редуты.
Про Шипку шуршит Бородина
И вяжет людей воедино.
Отчаянен курс «диамата»…
Собачья упряжка лохмата…
Лицо лихоманки моржово…
Ай как лихорадит старшого!..
Прощай, океан-окоренок
Для стирки ребячьих пеленок!
Пригодна ль пурга для просушки?
Агуськи, Карина, агушки!..
Спи с миром, хозяйственный малый,
В могиле своей небывалой,
Под бочкой, под тешкой белуги,
Как викинг на собственном струге!
Герои, герои, герои!
Ахиллы арктической Трои!
Вот хитрость, и ум, и отвага,
И честь большевицкого флага!
Всё ближе, всё глаже, всё ниже…
Коньки-Горбунки остролыжи…
Ура и порывы моряны,
И рысь белоснежной охраны,
И черные конские морды,
И дроби копытной аккорды…
Летит эскадрон по-Пегасски.
Всё белые, белые каски!
Фаланги и центурионы!
Пионы, пионы, пионы…
От лагеря до мавзолея —
Сплошная оранжерея.
Тем слезы, там грозы, там розы,
И ни на полушку прозы.

20 июня 1934

Киров[138]

Россия близилась к низовью;
Водой два берега расперло;
В даль, обтекаемую кровью,
Шел Киров дельтой многогорлой;

Еще от автора Марк Ариевич Тарловский
Стихотворения

Из "Собрания стихов. 1921-1951" Предисловие и публикация Вадима Перельмутера Оригинал здесь - http://www.utoronto.ca/tsq/02/tarlovskij.shtmlи здесь - http://az.lib.ru/t/tarlowskij_m_a/.


Огонь

Марк Тарловский Из сборника " Иронический сад".


Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".