Молчаливый полет - [21]

Спит вино и сушится табак,

Там, в кругу сторожевых собак,

С пыльными отарами татарин

На Яйлу выходит из овчарен.

Где Казбек свой снег окровенил

Содержимым Лермонтовских жил,

С кровной местью распростился горец

И выходит из-под власти сил,

В чьем плену был бедный стихотворец.

Где верблюд, кочующий босяк,

Давит степь своей ступней двупалой,

Там уже воспел киргиз-кайсак

Путь, где шпала следует за шпалой,

Путь, где ног не надобно, пожалуй.

Где — прообраз цирковых арен —

Круг песков миражами обсажен,

Гонит воду из глубоких скважин

И в борьбе с пустынями отважен

Выросший на лошади туркмен.

Где разменивают на каналы

Горных рек серебряный разбег,

В медных струях моются дувалы,

И с жарой торгуется узбек,

Тратя воду с точностью менялы.

Мир Памира первозданно дик,

Солнце здесь — как боевая рана,

Здесь над пиком громоздится пик,

И с высот республики таджик

Шефствует над странами Ирана.

Рысью думку и медвежий вкус

Нужно знать, бродя по Приамурью.

Торжествуя над шаманской дурью,

Вот он вздыблен, даром что кургуз,

Шитый ликом лесовик-тунгус!

Вместо царской алкогольной дряни

Песнь антенн везут собачьи сани,

Для Госторга зверя бьет якут,

И знамена северных сияний

На Советской Арктикой текут.

Вдоль Невы, вдоль дона и Тунгуски,

Вдоль Печоры и реки-Москвы

В ткань Союза вшит, как равный, русский;

Он связал окраинные швы;

Да, читатель, это, верно, вы!

Не народоведческий каталог

Я пишу, чтоб позабавить вас,

Здесь не ярмарка племен и рас,

И открыт нам не со слов гадалок

Слитный путь разноязычных масс.

Выполнитель энной пятилетки,

Сто кровей в своей крови собрав,

Скажет братьям (и ведь будет прав!),

Что рудою, пущенной на сплав,

Были их сегодняшние предки.

Дух племен, и соки их, и речь —

Всё идет в мартеновскую печь,

Всё должно одной струей протечь.

Нас ведет планирующий гений

Через формулы соединений.

И недаром в этих ста строках

Взят предельный для строфы размах.

Где созвучья, как железо, ковки,

Где включил я в план моей рифмовки

Все возможные перестановки.

23–25 марта 1931

<Дополнение 2>

Казнь религии [122]

«Религия — преступница…» Изящный

И мощный суд мы провели над нею,

И смертный приговор я, как присяжный,

Подписываю, не бледнея.

Но не могу, хотя безбожны впредь мы,

Ей отказать в былом очарованьи:

Я — как палач над телом юной ведьмы,

Жалеющий о собственном призваньи,

Когда, поленья в полымя кидая,

При выполненьи рокового дела,

Он говорит — «какая молодая, —

Какая шея и какое тело!»

1925

Мыслитель [123]

Ты хорошо роешь, старый крот!..

Гамлет

Ты хорошо роешь, старый крот истории…

Коммунистический манифест

«Ты славно роешь, старый крот!»

Как нож в изнеженный желудок,

Твой хирургический рассудок

Впился в товарный оборот.

Священной ненависти ради,

Ты в нем свой разум напитал

И жиром слова «капитал»

Промаслил жадные тетради.

Где был количеству предел,

Ты искру качества увидел,

Ты понял: червя лист насытил,

И бабочкою червь взлетел…

Напрасно недруги шипели,

Напрасно жгли за томом том —

Ты знал: нам не забыть о том,

Что гибнет в огненной купели;

Огонь свивал страницы книг

И вспоминал о свитке Торы,

О том пергаменте, который

В библейском пламени возник…

Но между двух религий вклинясь,

Уже тогда (еще тогда!),

Ты отыскал свободы примесь

В необходимости труда.

Октябрь1925

РОЖДЕНИЕ РОДИНЫ (1935) [124]

1

Обсерватории [125]

Море ходит, Восток лежит,

И клокочет звездный прибой.

Купол башни расколот, как щит,

И чреват подзорной трубой.

…Вторя башне формой своей,

С полусферою наверху,

Цилиндрический мавзолей

Давит царственную труху.

Обратив любопытство в цель,

Время шло, и его стопа

Продавила здесь черную щель

От карниза и до пупа.

Время, стой! Чрез этот изъян

Звездочет и хмурый мертвец

Уподоблены двум друзьям,

Где у каждого свой дворец.

Что ж, обоих в дело втяни!

Гроб Тимура трубою вздыбь!

Море в гневе, Восток в тени,

Набегает звездная зыбь…

Что же видит первый из них?

Чем ты занят в своей щели?

«Я из горних неразберих

Выбираю простые нули;

Из космических доминант

Я слагаю кривые гамм

И придумываю имена

Открываем мной мирам;

Симеизский стипендиат,

Рву я небо и там, и сям,

Гордый поисками отплат

Воспитавшим меня вождям;

Неурочную зиждя зарю,

Небо новый приемлет вид —

И на Марксиус я смотрю

И на серию Ленинид;

Я расчерчиваю пути

Межпланетных ракет-поездов.

Море, чувствуй! Восток, свети!

Лейся в звезды, радиозов!»

Что же видит второй из них?

Чем ты занят под куполом «б»?

«Я храню молитвенный стих

На камнях моего дюрбэ.

Свой мой, треснувший пополам

На обсерваторный манер,

Обнаружил поблекший хлам,

Свалку истин, надежд и вер;

Вижу я чрез узкий разрез,

Что бесследно — рыдай, суннит! —

Саркофаг Магомета исчез

И над сушей уже не висит;

Вижу я, что благость Алла

Не колышется в звездной бадье.

Это видят под куполом “a”,

И под “г”, и под “д”, и под “е”.

Вот уносится в млечный поток

Распылившийся рай мусульман.

Плещет море, ярится Восток,

И сгущается звездный туман».

Задвигается сектор стальной.

Завтра, кажется, день выходной.

И в безвыходности упокоен

Прах тирана в зигзагах пробоин.

Правоверный проедет — вздохнет,

Пионер нам — про классовый гнет…

Две эпохи, два разных господства,

И случайное внешнее сходство.

Этой формы никто не отверг.

Небо любит свой сводчатый верх.

Этих звездных ночей панорама —

Как изнанка восточного храма.

Будет время — проткнем и ее,