Мои седые кудри - [81]

Узнали об этом ингуши-похитители и каждое воскресенье засылали примирителей к Дженалдыко. Но алдар не давал согласия, ссылаясь на сына: мол, его слова не знает. А с Агубечиром заговаривать было напрасно, наперед известно, что скажет. К тому времени дошла весть, что у Дарихан родился сын. Да посредники не скрывали этого.

В одно из воскресений они явились снова. Во главе с муллой. Это удивило Дженалдыко и показалось ему знамением божьим. «Сам пророк ко мне в дом приходит!» — хвалился он потом.

После долгих разговоров седобородый мулла воздел к небу руки:

— Во имя аллаха и всех святых, не надо крови! Клянемся перед самим пророком: калым заплатим по уговору, по совести, обиды не будет. Помиримся и воздадим хвалу всевышнему…

Кто-то из гостей усомнился, а можно ли без Агубечира прийти к примирению. Но тут Дженалдыко решил показать свою хозяйскую власть:

— Если так угодно пророку, я воле его перечить не стану… И то верно, чем друг другу кровь пускать, лучше добро умножать, — пошутил он.

Дженалдыко вмиг смекнул, что сможет запросить дорогой выкуп. Говорят же примирители, что обиды не будет, внакладе не останется…

Но прослышал об этом Агубечир. Примчался со своими офицерами и солдатами. Было это под ночь зимой. Окружили они двор Дженалдыко, словно вражью крепость, и открыли пальбу из наганов по железной крыше. Только «цок» да «цок». Хозяин сперва подумал, что на радость какую. Выбежал с добром, чтобы почести принимать. Но ружье на всякий случай прихватил.

— Эй, вы! Кто будете? — крикнул он.

— Дом твой жечь будем! — донесся из-за ворот голос Агубечира. — Спасай свою жадную душу!

Узнав сына, Дженалдыко пошел к воротам. Мы с Машей тоже выбежали на крыльцо.

— С ума спятил, сын мой? — пригрозил он. — Или ты строил дом этот? Как же ты смеешь сжечь его?

— Смею, потому что ты опозорил меня! Хлеб-соль от врагов принял. Именем пророка клялся примириться с теми, кто обесчестил наш дом. Испил крови сестры моей!

Агубечир повернулся к сопровождающим его военным:

— Поджечь этот дом, который позорит Осетию и меня!

Военные сошли с коней.

— Ты хочешь спалить и родную мать? — Дженалдыко поднял ружье. — Дорого вам обойдется. Ни на этом, ни на том свете не спишется…

Агубечир не двигался с места, а Дженалдыко не опускал ружье. Потом Агубечир крикнул своим товарищам:

— Подождите! — и направился в дом.

Дженалдыко тоже последовал за ним, на ходу громко приказал Маше:

— Гостям приготовить стол! И угостить на славу, чтобы глупость из головы вышла!.. Да поскорей!

Первый тост господа офицеры, что приехали с Агубечиром, на мое удивление, подняли не за здравие царя, а за какого-то Керенского. А царя начали ругать последними словами. Сукиным сыном обозвали. Я испугалась: а вдруг Дженалдыко войдет и услышит.

— Да, господа, — кричал подвыпивший Агубечир. — Если главковерх не наведет порядка в России — конец придет всему. Не то что в государстве — в доме родном порядка не стало. Распустились, сволочи! Большевики, вот кто воду мутят. Ничего, главковерх скрутит их всех в бараний рог! За здравие Керенского, господа!

А дальше пошло совсем непонятное.

— За здравие наших пастухов! — смеясь, выкрикнул усатый офицер, который был за тамаду.

— За нашего щенка! — вскочил другой офицер.

— Да здравствует архонские свиньи! — орал третий.

Шум, гам, как на свадьбе Агубечира.

— Ах ты моя черная красавица! — Агубечир схватил меня за руку и велел наполнить царский бокал вином. — Непременно женюсь на тебе. Будешь моей второй женой… — Он приподнял мне подбородок. — А ну посмотри на меня хорошенько! У, глазищи какие!.. Небо голубое!.. Господа, это пикантно — сделать наложницей дочь кровника моего отца…

Его дружки похабно засмеялись. Я молчала, не знала, что делать. Агубечир не отпускал меня, сверлил своими пьяными глазами.

— Барышня, а ведь я могу влюбиться в тебя! А что?! Теперь все люди будут равные, на одно лицо. Алдарское солнце пошло на убыль. Поняла?

Я старалась вырвать у него свою руку, но он все сильнее сжимал ее. Мне стало страшно. Страшно чего-то такого, что может понять и ощутить только девушка.

— За твое здоровье, красотка! — Агубечир осушил бокал и вдруг уставился на него, не отводил взгляда и брезгливо сплюнул: — Тьфу! Господа, посмотрите, что у меня в руках! Ослиная морда. Его величество собственной персоной, Николай Романов — последний русский император. Какой же я был дурак, когда принимал из рук царя этот хрустальный бокал. Тогда он мне казался божеством, это ничтожество, не сумевшее управиться с большевиками…

И он запустил бокалом в дверь. Осколки со звоном полетели по сторонам. Я вздрогнула, будто не Агубечир нарочно, а я нечаянно разбила самый любимый бокал Дженалдыко.

— А теперь, красотка, смотри, умею я стрелять или нет!

Он выхватил из кобуры наган и прицелился в портрет царя, что висел на стене в гостиной.

— В левый глаз, господа! На спор! Промахнусь — проиграл! Требуйте, что хотите…

Раздался выстрел, и стекло в раме разлетелось вдребезги.

Разгулявшиеся гости повскакали из-за стола и сгрудились у царского лика.

— Проиграл, Агубечир, проиграл! — шумно развеселились они. — Вместо глаза в ухо попал…