Младший брат - [22]

— Боже мой, он болен, y него воспаление мозга: доктор говорит, что от страха это бывает с детьми, и я виновата в его болезни, я его убила!

Посылать тотчас же за доктором было бесполезно: Вера знала, что он не поедет ночью. Она разбудила беззаботно спавшую няню и с ее помощью применила все средства, которые доктор советовал в случае внезапного жара y ребенка. После этого оставалось только ждать. Нянька снова захрапела, как только увидела, что услуг ее более не требуется, Вера осталась одна y больного. Бедняжка метался по постельке, то полуоткрывал глаза, то снова закрывал их, то бормотал какие-то непонятные слова, то стонал. Вере страшно хотелось, чтобы он проснулся, чтобы он хоть раз взглянул на нее, улыбнулся ей, но она не смела будить его, она боялась шевелиться, чтобы опять не напугать его. Она сидела тихо, неподвижно, не спуская глаз с ребенка; сердце ее то замирало, то ускоренно билось, a время шло так медленно, так безнадежно медленно… Раз, два — пробило на часах в столовой. — Всего только два часа! До утра осталось по крайней мере четыре часа, раньше девяти доктор не приедет; еще семь часов этого страха, этой мучительной неизвестности… — Бедная девочка закрыла лицо руками и не могла удержаться от тихого стона. Прошло еще полчаса, еще час… Только три? Нет, не может быть, она вероятно не дослышала боя часов, должно быть не меньше пяти! — Тихо, осторожно, боясь топнуть ногой или скрипнуть дверью, она прошла с зажженной свечей в столовую посмотреть на часы. Да, действительно, только три. О, какое мучение, еще шесть часов! Как она проживет их, как она это вынесет!.. — Она приложила похолодевшие руки к своему пылавшему лбу и несколько минут стояла неподвижно посреди комнаты. Потом медленными шагами она вернулась к постели — Что это значит? Петя дышит ровнее, щечки его как будто стали бледнее… Неужели ему лучше, жар уменьшается… или, может быть, он уже умирает… — При этой ужасной мысли девочка вся похолодела. Она взяла в свои руки ручку ребенка, ручка была теплая, влажная, a не сухая, как за несколько минут перед тем… Она не сводила глаз с его лица и тревожно прислушивалась к его дыханию…

Нет, страх напрасен — ему, действительно, лучше. Вот он проснулся, открыл глазки и проговорил, как часто говорил ночью: «Велоцка, заклой!» Вера укутала его в одеяльце, он улыбнулся, опять закрыл глаза и заснул тихим, спокойным, несомненно здоровым сном. На другое утро не осталось и следов ночного припадка, но для Веры эта мучительная ночь не прошла даром. Она ясно увидела, как необходима ей та сдержанность, которую напрасно советовала ей и покойная мать, и все окружающие.

Еще прежде, как только Петя начал понимать тон голоса и жесты, ей часто приходилось удерживаться от выражения нетерпения или гнева против него. Ласковый тон, кроткое обращение делали ребенка веселым, доверчивым и уступчивым; при всякой же грубости он раздражался, становился угрюмым и капризным Вера знала это, и потому относительно его была кротка и терпелива; но теперь этого оказывалось мало: ребенок мог видеть ее отношения к другим людям, и эти отношения производили на него впечатление. Необходимо поэтому было сдерживать при нем всякий порыв вспыльчивости. Скоро оказалось, что не только те резкие проявления гнева, которые так напугали Петю, производят на него впечатление; нет, он наблюдал вообще все, что делалось в доме, и беспрестанно старался подражать всем словам и действиям окружающих. Другие смеялись над ним, когда он ходил заложив руки за спину, как отец, или ерошил себе волосенки, как Боря или вертелся перед зеркалом, подражая Жени; но Вера не могла смеяться, когда он топал ножкой на прислугу, или сжимал кулачки и, сердясь, бросал на пол вещи, замечая при этом «так Вела». Она понимала, что неизбежно должно случиться одно из двух: или слова Мити окажутся справедливыми и, благодаря ей, испортится характер ребенка, или Петя увидит ее недостатки, станет смеяться над ней, презирать ее… То и другое казалось ей ужасным, второе еще более, чем первое. Она стала следить за собой, бороться с собой, стараться поступать так, чтобы Петя мог без вреда для себя подражать ей, мог постепенно приучаться уважать ее. Это было трудно. Никакие заботы о ребенке не требовали от вея таких постоянных усилий, такого напряженного внимания. В четырнадцать лет нельзя сразу перемениться, и долго еще приходилось Вере в играх и обращении Пети видеть скрытые упреки себе, но она чувствовала, что усилия ее не пропадают даром; она замечала, как постепенно ей становится все легче и легче сдерживать свою резкость и вспыльчивость; она надеялась, что к тому времени, когда Петя подрастет настолько, что будет сознательно относиться к окружающему, ей не придется краснеть ни за него, ни перед ним.

Глава IX

В один зимний день Анна Матвеевна вошла с красными, заплаканными глазами в столовую, где все семейство ожидало ее к обеду. Все знали, что слезы были не редкостью для этой чересчур чувствительной особы, a потому в первые минуты никто не обратил внимания на ее печальное, расстроенное лицо. Но к концу обеда, видя, что она почти ничего не ест и, против своего обыкновения, не принимает участия в разговорах, Андрей Андреевич спросил y нее наконец, что с ней?