Мистер Кон исследует "русский дух" - [30]

О чем молчат ценители "Бесов" Достоевского

Исторические факты полностью разоблачают домыслы о большевиках — наследниках традиций "русского экстремизма". Но там, где против Кона исторические факты, он прячется по своему обыкновению за авторитет. Если коновскую "теорию национализма" был призван подтвердить сам великий историк Франсуа Гизо, то легенду о большевиках-"экстремистах" — великий русский писатель Достоевский. Кон ссылается на роман Достоевского "Бесы", где писатель в образе Петра Верховенского изобразил Нечаева типичным представителем русских революционеров. В открытой Достоевским "диалектике экстремизма", который, выходя из безграничной свободы, заключает "безграничным деспотизмом", уверяет Кон, — "ключ" к пониманию русской революции.

Само собой разумеется, Ганс Кон далеко не единственный в буржуазном мире "ценитель" "Бесов". Таковых там более чем достаточно. "Во всем XIX в., — уверяют в один голос десятки и сотни "исследователей", — не было другого такого романа, который предвидел бы с большей прозорливостью политические потрясения XX в." "Преодоление нигилизма изнутри", "откровение о русской революции", "пророчество о событиях XX в." — в этой оценке "Бесов" сходятся с Коном и католические теологи, изгоняющие из мира "беса коммунизма", и продажные буржуазные публицисты, "литературоведы" и "историки", специализирующиеся на антисоветской клевете.

Достоевский действительно написал в начале 70-х годов клеветнический роман о русских революционерах, и нет ничего удивительного, что за ошибки и заблуждения писателя цепляются нынешние клеветники. Выступить со специальным романом против революционеров, где были бы сведены воедино все его прежние выпады, Достоевский собирался давно. Находясь в течение ряда лет за границей, оторванный от России и "связанный" с ней через Каткова и ему подобных, он узнал о "Нечаевском деле", которое ускорило его решение и подсказало сюжет романа. Работа над "Бесами" шла необычайно быстро. О Нечаеве газеты заговорили в январе 1870 г., а 19 октября 1870 г. Достоевский уже посылает Каткову первые главы романа. 5 апреля 1870 г. Достоевский писал Н. Страхову: "На вещь, которую я теперь лишу в Русский Вестник, я сильно надеюсь, но не с художественной, а с тенденциозной стороны; хочется высказать несколько мыслей, хотя бы погибла при этом моя художественность"[116].

Итак, художественность (которая всегда была синонимом правды для великого художника) сознательно приносится в жертву тенденциозности. Что это за тенденциозность? Уже в "Преступлении и наказании" писатель пытался обосновать предвзятую идею о том, что революционное насилие и уголовное преступление суть едины. Теперь его ложная концепция получила "фактическую основу". Но что это были за факты? "Ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельства того убийства, — сообщал Достоевский, приступая к работе над романом, — я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет"[117]. "Факты", которыми пользовался предубежденный Достоевский и которые, как ему казалось, оплодотворили его замысел, подавались реакционной прессой в явно искаженном виде. А когда писатель в июле 1871 г. вернулся в Петербург, в его руках оказались уже материалы самого нечаевского процесса, состряпанные III Отделением. Предвзятость Достоевского, "подкрепленная" ложными "фактами", могла породить только глубоко ошибочное произведение.

Но если разобраться в источниках противоречий в творчестве гениального художника, то анализ содержания даже такого романа, как "Бесы", оборачивается против реакционных тенденций самого Достоевского, не говоря уже о тех, кто хотел бы приумножить за его счет свой моральный и политический капитал. Какую бы эволюцию ни переживал Достоевский (начавший, как известно, свою деятельность социалистом), какие бы выпады по адресу непонятых и оклеветанных им революционеров он не допускал, ни разу в своей жизни он не провозгласил здравицу в честь "его величества капитала". Капитализм (о чем, кстати сказать, молчат ценители "Бесов") был и навсегда остался для Достоевского главным "бесом". Но трагедия великого писателя заключалась в том, что на место революционной борьбы со старым феодально-буржуазным миром он хотел поставить религиозное смирение, непротивление злу. Художник, столь глубокий в постановке вопросов, Достоевский был беспомощен и жалок в их решении.

Две проблемы, выдвинутые нарождающейся революцией, поставил Достоевский в своих романах и обе решил неправильно.

Поскольку осуществлению справедливых требований народа, его коренных интересов — реакция препятствует насилием — народ вынужден применять насилие против реакции. Революция, свергая старый мир, может делать это только руками людей, воспитанных этим миром, поэтому в ряды ее борцов попадает и всякого рода накипь — люди, изуродованные старым строем, изломанные и искалеченные им.

Но, сведя всю революцию к насилию ради насилия, а всех революционеров — к этой накипи, к верховенским, Достоевский совершил величайшую, хотя и объяснимую, ошибку. Он принял — из жалости к больному — нож хирурга за нож бандита, поднял голос гуманиста против негуманности врача. Он не увидел в революции ничего, кроме увеличения количества страданий, уже переполнивших старый мир. Писатель не понял того, что люди, переделывая общественный строй, переделывают свою собственную природу, что разного рода накипь и грязь держатся на поверхности революционного потока только до тех пор, пока поток этот бессилен и слаб, они уносятся прочь, когда он становится могучим и глубоким.