Мистер Кон исследует "русский дух" - [29]

Роберт Даниэльс, тоже исследовавший "специально" параллель Ленин — Ткачев, попытался проиллюстрировать в своей статье "Ленин и русская революционная традиция", насколько аналогично звучали в "той ситуации, которую они встретили в России", лозунги Ленина и лозунги Ткачева.

Пример "силлогизмов" Даниэльса. Ткачев писал: "Мы не можем ждать… Мы утверждаем, что революция в России настоятельно необходима именно в настоящее время… Теперь или очень нескоро, может быть, никогда". Ленин "тоже" писал: "Большевики… должны взять власть тотчас… Медлить — преступление… ибо мое крайнее убеждение, что, если мы будем "ждать" съезда Советов и упустим момент, мы губим революцию". Вывод Даниэльса: Ленин — ткачевец! То обстоятельство, что Ткачев писал в 70-е годы XIX в., когда в России не было ни развитого революционного движения, ни массовой революционной организации, а Ленин почти полсотни лет спустя, в условиях глубочайшего революционного кризиса, при наличии боевой и организованной пролетарской партии, завоевавшей поддержку миллионных трудящихся масс, — это обстоятельство Даниэльса нисколько не волнует. Для него ситуация 70-х годов XIX в. и ситуация в октябре 1917 г. — одна и та же "ситуация"![113]

В Мюнхене в 1956 г. вышел специальный исторический сборник "Большевизм". Один из авторов этого сборника известный веховец Федор Степун занимается здесь тоже специальным обоснованием преемственности "нечаевщины" и большевизма. Но что сообщает нам Степун? Он открыл "внутреннее родство" этих двух направлений в их "страстном и агрессивном атеизме" (с подобным успехом можно обвинять в "нечаевщине" и французских буржуазных просветителей, и, скажем, Бертрана Рассела). Он уверяет, далее, что идеалом для коммуниста Ленин считал "слепое послушание" (хотя есть тысячи ленинских высказываний, а главное фактов, доказывающих, что Ленин выше всего ставил сознательность членов партии, сознательность народных масс). И, наконец, этот законченный клеветник приписывает Ленину чудовищное утверждение, что рецидивист для него желаннее на баррикадах, чем убежденный социал-демократ![114]Правда, Ленин нигде и никогда не говорил ничего подобного, но в данном случае отсутствие фактов Степуна не смущает — ведь сам он, по существу, занимается разбоем в науке и именно его, Степуна, роднит с Нечаевым отсутствие всяких моральных требований и норм.

Анархизм, нечаевщина — смертельные враги ленинизма. Это ясно не только историку-специалисту. Это ясно любому простому человеку, хоть сколько-нибудь знакомому с факторами, обладающему хотя бы крупицей ума. "Организационных принципов" Нечаева, Бакунина в России хватило на то, чтобы склеить обманом в конспиративную организацию дюжину человек и уже через месяц-другой погубить их своим революционным шарлатанством. Организационные принципы большевизма позволили в условиях жесточайших преследований и репрессий выковать многотысячную, боевую, пролетарскую партию, позволили поднять и повести на сознательную революционную борьбу миллионные массы, совершить величайший: в мире социальный переворот.

Какое же поистине ни с чем не сравнимое тупоумие или какую безмерную нечистоплотность надо иметь, какими законченными, беспробудными идиотами надо считать читателей "свободного Запада", чтобы внушать им мысль о том, что "нечаевщина" и ленинизм — одно и то же, что коммунизм будто бы "насилием и ложью" повел за собой теперь уже не сотню миллионов, а целый миллиард людей!

Историки вроде Кона, Даниэльса, Пызура и Степуна, вдалбливающие своим читателям басни о "нечаевских традициях" в ленинизме, во всех отношениях подобны своим духовным предкам — русским жандармам из III отделения, о которых защитник Спасович сказал на процессе 1871 г.: "Когда является общее движение в массах, предполагать, что это подстрекательство, значило бы поступать так, как тот публицист, который в виду французской революции кричит, не умолкая, "интрига!", "интрига!". Очевидно, что таковое объяснение доказывает только убожество понимания или неразборчивость в средствах, или то и другое вместе"[115].

Ленин справедливо говорил: между коммунизмом и анархизмом, между миросозерцанием уверенного в своей победе пролетария и отчаявшегося в своем спасении мелкого буржуа лежит целая пропасть. Заполнить эту пропасть конам, степунам и пызурам и им подобным не удастся даже в том случае, если на печатание клеветнической литературы переключится вся полиграфическая промышленность "свободного западного мира".

Если же говорить о подлинных положительных традициях в русской революции, которые унаследовал большевизм, то это были традиции самоотверженности, бескорыстия, нетерпимости ко всякой несправедливости и лжи. Не только прогрессивные социально-политические идеи русских революционеров мощным магнитом притягивали к себе всех честных людей и особенно молодежь. Сила притяжения этого магнита увеличивалась во много раз тем, что сами революционеры — Радищев и декабристы, Белинский и Герцен, Чернышевский и Добролюбов, революционные народники, пролетарские революционеры — Ленин и большевики были и нравственно чистыми людьми. Им не нужно было создавать о себе легенды, их жизнь и была настоящим подвигом. Им не нужно было дутой славы, они завоевали себе подлинную славу и бессмертие в своих делах.