Всю жизнь Ю. Ф. Карякин, занимаясь в основном Достоевским, хотел написать свою книгу о Пушкине. Время от времени, по его словам, он бежал от «угрюмого» имени Достоевского к «веселому имени Пушкин» (А. Блок). В 70-е годы, в «глухую пору листопада», он сделал с режиссером Андреем Торстенсеном на четвертом «учебном канале» телевидения две передачи «Лицей, который не кончается» и «Моцарт и Сальери». Ему хотелось, чтобы день пушкинского Лицея, 19 октября, «светло и грустно отмечался в наших школах, чтобы день этот вошел в душу ребят». И зернышко, брошенное в благодатную почву, проросло. 19 октября отмечали и отмечают в некоторых школах. А в знаменитой «Школе самоопределения», ее еще называют «школой Тубельского», чтут и по сей день традиции пушкинского Лицея.
«Входя в мир, – рассуждал Карякин, – русский человек, вне зависимости от своего социального происхождения или образования, встречается с Пушкиным так же, как с солнцем, с голубым небом, как с воздухом, которым дышит. Пушкин входит в него сразу, осознанно или неосознанно, да большей частью просто незаметно. И кажется ему, что Пушкин был – всегда. Наш мир без Пушкина немыслим, как без солнца, неба, “клейких весенних листочков”[1]. И только лишь потом, по мере осознания самого себя и судьбы России, начинаешь вдруг понимать, что нет и быть не могло твоей души и твоего духа без не замечаемого, как воздух и кислород, Пушкина. Россия без Пушкина? Нет России. Пушкин – лучший дар Бога для России, напоминание ей о том, какой могла бы она стать…»
Первое издание этой небольшой книги вышло в 2009 году еще при жизни автора, она очень быстро разошлась. Уже после ухода Юрия Федоровича из жизни его вдова, Ирина Зорина-Карякина, нашла в архивах неопубликованную работу «Тайная вечеря Моцарта и Сальери», над которой он работал почти пять лет. Она и стала основой для новой книги.
Что такое гений в прочтении Юрия Карякина? Это наивысшая степень совести: со-вести, со-страдания, которые не зависимы ни от каких времен и пространств. Пушкинское «гений и злодейство две вещи несовместные» Юрий Федорович преломляет через тождество: «совесть и бессовестность – две вещи несовместные». Он говорит о разоблачении самого обольстительного, но и самого рокового, самого дорогостоящего самообмана людей, за который пролито столько слез и крови, что они пропитали «всю землю от коры до центра». Карякин показывает взаимосвязь этих проблем у Раскольникова, Ивана Карамазова, Великого Инквизитора: каждый разрабатывает свой вариант, опровергающий Моцарта, каждый будет своему Моцарту отвечать: «Неправда».
Моцарт = Пушкин любит жизнь, до последней минуты он творит жизнь, «в этом главный его дар и счастье, в этом главная его мудрость и главная гениальность, в этом его бессмертие». Удивительны открытия Карякина: «Моцарт и Сальери» Пушкина он интерпретирует как гениально простой перевод «Тайной вечери», перевод с языка божеского, небесного на язык мирской, земной. «Моцарт и Сальери» и есть Тайная вечеря Творца Моцарта и «твари» Сальери, – убежден Карякин.
А сколько еще открытий таят в себе тексты Юрия Федоровича. Они требуют медленного, вдумчивого, внимательного прочтения. Но и отплатят сторицею. Подарят читателю новое прочтение русской классики, помогут найти и выстроить свои параллели между Пушкиным и Достоевским, Пушкиным и Гойей, Пушкиным и Пастернаком… Вперед, читатель! Следовать за мыслями великого Пушкина в преломлении Карякина-мыслителя – наука поистине занимательная.
Лицей, который не кончается
Пушкин начался для меня с Лицея
В 70-х годах – время было довольно глухое – попал я в черные списки. Меня почти не печатали. Я начал преподавать литературу в школе и занимался этим, с перерывами, почти десять лет. Вел уроки по Достоевскому («Преступление и наказание») для старшеклассников и организовал специальные занятия по Пушкину. Рассказывал ребятам о Лицее и разбирал с ними «Моцарта и Сальери».
В 73-м году почти все наши академики единодушно осудили А. Д. Сахарова. Было очень тоскливо, и я подумал: ну хорошо, мы люди тертые, мы понимаем, как все это делается, ну а подростки, которые знали, что в оны дни люди отказывались от звания академика, когда им предлагали соучаствовать в деле некрасивом?.. А тут – какой наглядный урок преподан ребятам: высшая совокупная мысль (Академия наук!) судит человека за мысль и даже за право на свою мысль.
Так и случилось. На одном из уроков ребята сами стали задавать мне эти вопросы: «Как же так, все академики – против Сахарова. А вы говорили, что когда-то академики Чехов и Бунин вышли из Академии российской словесности, когда туда не выбрали Горького?»
И я вдруг вспомнил старый любимый факт: как в сентябре 1825 года Александр Горчаков (Князь, Франт), первый ученик, самый «политичный», самый «официальный» из лицеистов, секретарь русского посольства в Лондоне, будущий канцлер России, встречается с опальным Пушкиным в селе Лямонове. А 15 декабря того же 1825-го, рано утром, приезжает к Ивану Пущину, привозит ему заграничный паспорт и уговаривает бежать. Пущин наотрез отказывается, решив разделить судьбу друзей. И разделил, проведя в тюрьме и на каторге тридцать один год. Вспомнил еще, как даже Павел Мясоедов (Мясожоров), самый незаметный, скромный из лицеистов, не побоялся написать Пущину на каторгу письмо со словами участия, чем несказанно тронул Ивана Ивановича.
