Лицей, который не кончается - [3]
«Пушкин – наше все», – сказал Достоевский. И дело далеко не просто в поэзии, в литературе, в языке русском: как Лицей Пушкину, так и Пушкин России задал духовные ориентиры, задал на всю жизнь.
Пушкин прожил свое 19 октября, можно сказать, сполна. И это, конечно, неповторимо уже никогда. И в то же время в чем-то обязательно повторимо. У каждого человека, у каждого из нас есть, может быть, должно быть свое 19 октября, хоть час от него, хоть минута. А без этого человек болен, у него какой-то авитаминоз духовный, он несчастен, непоправимо обеднен, опасен даже – и для себя, и для других.
Перечитаем же несколько страниц этой знакомой нам с детства истории, нашей истории – веселой, прекрасной и трагической.
Пролог
19 октября 1836-го. Из «Протокола[5] празднования 25-летней годовщины основания Лицея».
«Собрались господа лицейские в доме у Яковлева и пировали следующим образом:
1. Обедали вкусно и шумно.
2. Выпили три здравия (по-заморскому – toasts):
а) за двадцатипятилетие Лицея,
в) за благоденствие Лицея,
с) за здоровье отсутствующих.
3. Читали письма, писанные некогда отсутствующим братом Кюхельбекером к одному из товарищей.
4. Читали старинные протоколы, песни и проч. бумаги, хранящиеся в архиве лицейском у старосты Яковлева.
5. Поминали лицейскую старину.
6. Пели национальные песни.
7. Пушкин начинал читать стихи на 25-летие Лицея, но всех стихов не припомнил <…>
Примечание. Собрались все к половине пятого часа, разошлись в половине десятого».
«Пушкин начинал читать стихи… но всех стихов не припомнил…» – Яковлев, вероятно, не захотел, не смог тогда сказать всю правду. Но умолчание его целомудренно. Позже лицейский староста засвидетельствовал: «Только что он начал, при всеобщей тишине, как слезы покатились из глаз его. Он положил бумагу на стол и отошел в угол комнаты, на диван…» Другой товарищ продолжил чтение…
Глава первая
Зорю бьют…
Канун открытия Лицея. Из дневника Куницына, профессора нравственных наук. «Спрашивал Малиновского (первого директора Лицея. – Ю. К.). У него большие планы. Создание общего духа, воспитание без лести, раболепства, короче, воспитание достоинства» (Ю. Тынянов, «Пушкин»).
«В одну ночь написал свою речь. Не знаю, как примут. Писал при свете ночника, со слезами».
19 октября 1811-го. День открытия Лицея. Из речи Куницына. «Какая польза гордиться титлами, приобретенными не по достоянию, когда во взорах каждого видны укоризна или презрение, хула или нарекание, ненависть или проклятие? Для того ли должно искать отличий, чтобы, достигнув оных, страшиться бесславия?»
Из «Записок о Пушкине» И. Пущина. После торжественного обеда, «сбросив парадную одежду, мы играли перед Лицеем в снежки… и тем заключили свой праздник… Тот год рано стала зима…»
«Над дверью была черная дощечка с надписью: № 13. Иван Пущин; я заглянул налево и увидел: № 14. Александр Пушкин. Очень был рад такому соседу…»
Скоро все лицеисты объявили себя «скотобратцами» и, как водится, наделили друг друга прозвищами. Вильгельм Кюхельбекер – Виля, Кюхля. Антон Дельвиг – Тося. Михаил Яковлев – Буффон, Паяс двести нумеров (изображал в лицах чуть ли не двести человек). Иван Малиновский (сын директора) – Казак, за молодечество и верность дружбе. Александр Горчаков – Князь, Франт. Константин Данзас – Медведь (одновременно отчаянный и какой-то флегматичный). Федор Матюшкин – Матюшко. Павел Мясоедов – Мясожоров. Николай Корсаков – Трубадур (лучше всех пел, аккомпанируя себе на гитаре). Модест Корф – Дьячок-мордан (дьячок – потому, что любил читать церковные книги, а мордан по-французски то же самое, что по-русски – ехида). Иван Пущин – Большой Жанно. Александр Пушкин – Француз (французский знал тогда не хуже русского), Егоза, Тигр, Обезьана, а еще – Смесь обезьаны с тигром…
Это и были так называемые национальные песни.
Название это «всего вероятнее объяснить тем, что у воспитанников Лицея было в большом ходу изображать свой Лицей в виде как бы государства (республики), подразделяя обитателей на нации… Национальные песни импровизировались у нас обыкновенно изустно, целой толпой» (К. Грот, «Пушкинский Лицей»).
