Мишель Монтень. Опыты. Книга вторая - [8]
Смерть — не только избавление от болезней, она — избавление от всякого рода страданий. Это — весьма надежная гавань, которой никогда не надо бояться и к которой часто следует стремиться. Все сводится к тому же, кончает ли человек с собой или умирает; бежит ли он навстречу смерти или ждет, когда она придет сама; в каком бы месте нить не оборвалась, это — конец катушки. Самая добровольная смерть наиболее прекрасна. Жизнь зависит от воли другого существа, смерть же — только от нашей. В этом случае больше, чем в каком-либо другом, мы должны сообразоваться только с нашими чувствами. Мнение других в таком деле не имеет никакого значения; очень глупо считаться с ним. Жизнь превращается в рабство, если мы не вольны умереть. Обычно мы расплачиваемся за выздоровление кусочками самой жизни: нам что-то вырезают или прижигают, или ампутируют, или ограничивают питание, или лишают части крови; еще один шаг — и мы можем исцелиться окончательно от всего. Почему в безнадежных случаях нас не лишают жизни, вместо того чтобы делать нам кровопускания? Чем серьезнее болезнь, тем более сильных средств она требует. Грамматик Сервий [76], страдавший от подагры, не нашел ничего лучшего, как прибегнуть к яду, чтобы умертвить свои ноги. Пусть они будут подагрическими, лишь бы он их не чувствовал! Ставя нас в такое положение, когда жизнь становится хуже смерти, бог дает нам при этом достаточно воли.
Поддаваться страданиям значит выказывать слабость, но давать им пищу — безумие.
Стоики утверждают, что для мудреца жить по велениям природы значит вовремя отказаться от жизни, хоть бы он и был в цвете сил; для глупца же естественно держаться за жизнь, хотя бы он и был несчастлив, лишь бы он в большинстве вещей сообразовался, как они говорят, с природой.
Подобно тому как я не нарушаю законов, установленных против воров, когда уношу то, что мне принадлежит, или сам беру у себя кошелек, и не являюсь поджигателем, когда жгу свой лес, точно так же я не подлежу законам против убийц, когда лишаю себя жизни.
Гегесий [77] говорил, что все, что касается нашей смерти или нашей жизни, должно зависеть от нас.
Диоген [78], встретив уже много лет страдавшего от водянки философа Спевсиппа, которого несли на носилках и который крикнул ему: «Доброго здоровья, Диоген!», ответил: «А тебе я вовсе не желаю здоровья, раз ты миришься с жизнью, находясь в таком состоянии».
И действительно, некоторое время спустя Спевсипп покончил с собой, устав от такого тяжкого существования.
Однако далеко не все в этом вопросе единодушны. Многие полагают, что мы не вправе покидать крепость этого мира без явного веления того, кто поместил нас в ней; что лишь от бога, который послал нас в мир не только ради нас самих, но и ради его славы и служения ближнему, зависит дать нам волю, когда он того захочет, и не нам принадлежит этот выбор; мы рождены, говорят они, не только для себя, но и для нашего отечества; в интересах общества законы требуют от нас отчета в наших действиях и судят нас за самоубийство, иначе говоря, за отказ от выполнения наших обязанностей нам полагается наказание и на том и на этом свете:
Больше стойкости — в том, чтобы жить с цепью, которою мы скованы, чем разорвать ее, и Регул [80] является более убедительным примером твердости, чем Катон. Только неблагоразумие и нетерпение побуждают нас ускорять приход смерти. Никакие несчастные случайности не в состоянии заставить подлинную добродетель повернуться к жизни спиной, в горе и страдании она ищет своей пищи. Угрозы тиранов, костры и палачи придают ей духу и укрепляют ее:
