Мишель Монтень. Опыты. Книга первая - [155]

В России Монтень стал хорошо известен. Его труд был впервые переведен в 1762 г. (не полностью) секретарем и переводчиком Академии Наук Сергеем Саввичем Волчковым (1707–1773), ставшим в дальнейшем директором сенатской типографии и здесь напечатавшим свой перевод «Опытов». Монтеня высоко ставил и любил читать гений русской литературы А. С. Пушкин [927]. О своем «Борисе Годунове» Пушкин неоднократно писал (и в письме к Бенкендорфу, и в письме к Анненкову): «Как Монтень, могу сказать о своем произведении: „C’est une oeuvre de bonne foi“» [928]. Ценили Монтеня и другие корифеи русской литературы, например А. М. Горький, суждения которого о Монтене мы приводили выше. Для Л. Н. Толстого Монтень был настольной книгой, которую он всю жизнь читал и перечитывал сам, советовал читать своей жене, Софье Андреевне, читал вслух в кругу своей семьи. В дневнике Толстого постоянно попадаются отметки, вроде следующей: «Читал Монтеня с пользой и удовольствием». В «Круге чтения» Толстой поместил ряд суждений Монтеня, например: «Я всегда удивляюсь тому, как могут короли так легко верить, что в них все, и как народ готов верить про себя, что он ничто». Или: «Надо было бы поместить в муки ада вечную праздность, а ее-то, наоборот, поместили среди радостей рая» [929] и другие (некоторые из них мы привели выше). «Опыты» Монтеня и поныне находятся в Яснополянском музее в комнате Толстого, на его столе, около кресла. Толстой не мог долго обходиться без этой книги и после ухода в 1910 г. из Ясной Поляны в числе очень немногих других книг просил свою дочь прислать ему «Опыты» Монтеня [930].

М. Π. Баскин Мишель Монтень как философ

Деятельность Монтеня как философа может быть правильно понята только в свете известного положения марксизма-ленинизма об использовании молодой буржуазией в борьбе против феодализма общего для всех формаций закона об обязательном соответствии производственных отношений характеру производительных сил общества.

В области философии эта борьба привела к резкому обострению взаимоотношений между идейными защитниками феодального экономического базиса и его надстройки и сторонниками зарождавшегося буржуазного экономического уклада и буржуазной культуры. Поскольку особенно могучим защитником феодального строя являлась католическая церковь, борьба против феодальной идеологии неизбежно превращалась в борьбу против средневековой схоластики, против обскурантизма католического духовенства.

Антифеодальные, антикатолические силы рекрутировались из самых различных общественных групп феодального общества. Это могли быть те же католические монахи, выступавшие под знаком номинализма, под знаком известного лозунга: всеобщие понятия (универсалии) — не что иное, как названия единичных объективно существующих вещей. Это могли быть сторонники так называемой двойственной истины, утверждавшие в одно и то же время, что в вопросах религии «права церковь», а в вопросах природы и реальных отношений общественной жизни «права наука». Это могли быть писатели типа бессмертного Франсуа Рабле (1494–1553), остро высмеивавшего как светских, так и духовных феодалов и отражавшего в своем творчестве чаяния и интересы не только буржуазии, но и широких масс французского народа. Далеко не все враги феодальной культуры ясно понимали свои классовые цели; многие из них с «аристократическим» презрением относились к той самой буржуазии, интересы которой они объективно защищали. Однако жизнь брала свое: экономические законы, существующие независимо от воли и сознания людей, вели к смене общественных отношений, происходила революция в умах, схоластическое мракобесие бешено сопротивлялось и вместе с тем сдавало одну позицию за другой.

Знаменитый французский философ, сын простого крестьянина, Петр Рамус (Пьер де Ла Раме, 1515–1572) при сдаче экзаменов на степень магистра искусств в 1536 г. осмеливается выступить против схоластизированного Аристотеля, провозглашенного католической церковью «предтечей Христа в делах природы». Католические убийцы, воспользовавшись Варфоломеевской ночью, физически уничтожили передового французского мыслителя. Однако голос Рамуса не остался гласом вопиющего в пустыне. Его борьба против схоластов вызвала множество подражаний как в самой Франции, так и вне ее.

«Буржуазии, — писал Энгельс, — для развития ее промышленности нужна была наука, которая исследовала бы свойства физических тел и формы проявления сил природы. До того же времени наука была смиренной служанкой церкви и ей не позволено было выходить за рамки, установленные верой: короче — она была чем угодно, только не наукой. Теперь наука восстала против церкви; буржуазия нуждалась в науке и приняла участие в этом восстании» [931].

Задача новой философии в первую очередь сводилась к тому, чтобы освободить науку от церковной опеки, разоблачить средневековый лозунг о науке как служанке теологии. К этому философскому движению полностью примкнул Мишель Монтень, сознательно написавший свои «Опыты» не на официальном языке схоластов средневековья — не по-латыни, а на языке своего народа — на французском языке.