Мировая революция. Воспоминания - [148]

Международность и междугосударственность укрепляются в связи с развитием демократических государств; Лига Наций является теперь наиболее общей и важной институцией, она становится прямо органом международности и междугосударственности. Теперь уже есть целый ряд международных и чрезвычайно важных учреждений, подобных Красному Кресту, Почтовой унии и т. д.; «Statesman’s Year Book» на 1924 г. приводит их 25, в действительности их уже несколько сотен[13].

Понятие, содержание и размер государственной мощи изменяется: наиболее точно понятие суверенности было определено в эпоху пореформационного абсолютизма, бывшего в основе своей еще теократическим; это было еще в то время, когда государства вследствие недостатка путей сообщения и малого количества жителей были сами в себе замкнуты или, как теперь говорят, они самоудовлетворяли себя; теперь междугосударственная и международная взаимность настолько развилась, что ни одно государство не может жить, не сообразуясь с иными государствами. Теперь государство лишь относительно независимо, как внутренне, так и внешне, так как государства – чем дальше, тем больше – зависят одно от другого, всеобщая взаимность укрепляется, и она все более ясно и точно организуется в правовом отношении.

Абсолютистическое, монархическое государство, развившееся из теократии, принимает теократическое понимание суверенности как непогрешимости; поговорка «The king can do no wrong» произошла в демократической Англии, а в демократической Америке наука о государстве создала непогрешимость государства, считая это прогрессом по отношению к непогрешимости отдельной личности монарха. Юриспруденция и наука о государстве должны демократизироваться, т. е. избавиться от фикции и построений теократического режима.

Истинная демократия не будет лишь политической, но также и экономической и социальной.

Экономическая проблема теперь так важна потому, что война и революция уничтожили богатства и запасы народов и создали неорганическое состояние экономической примитивности и недостатка. Этот кризис целой Европы, даже больше, целого человечества ведет неизбежно к экономической реконструкции. Но ошибочно видеть в этой ситуации, вызванной войной, новое доказательство экономического (исторического) материализма, как будто перед нами лежат лишь экономические задачи. Именно война и послевоенное экономическое и социальное положение доказывают, что голод – это не программа, как верно заметил Маркс. В военном и послевоенном кризисе переживает свой кризис также и социализм.

Стремление к экономической и социальной справедливости не ослаблено войной, скорее оно даже усилено. Это доказывает уже само возникновение новых республик и демократий. Демократическое равенство не допускает социального дворянства; но я уже сказал, говоря о русском большевизме, что желаемое экономическое равенство я не вижу идеально разрешенным в коммунизме. На этой ступени развития демократия подходит к отстранению нищеты и крупных материальных противоречий; демократия и в экономической области не смеет быть нивелизацией, но должна быть квалификацией.

Так называемый капитализм вреднее не столько своим производством, сколько тем, что люди, не производящие и даже не работающие, могут незаслуженно присваивать себе плоды чужого честного и утомительного труда.

Начиная с Адама Смита политико-экономические теоретики производят экономность и хозяйственность от эгоизма: конечно, эгоизм является в этом случае большой двигательной силой. Однако при этом забывают о существенном специальном интересе, который одни люди питают к той, другие к этой специальности труда и производства. Предприниматель и изобретатель не только эгоисты; некоторые, и именно эти наилучшие, заинтересованы предпринимательством, изобретением, организацией, руководством и усовершенствованием работы, производства и т. д. Социальный и экономический анархизм, на который жалуется Маркс, происходит именно от того, что люди не находятся на своих настоящих местах соответственно со своими склонностями. Это может быть применено вообще ко всем отраслям, а не только к экономике; эгоизм – это свойство каждого человека, но рядом с эгоизмом есть еще склонность к какой-либо особой отрасли.

Я вовсе не против социализации – социализации, а не переведения имущества во владение государства, или государственного контроля – в некоторых областях: я стою за социализацию железных дорог и транспортных средств вообще, водяной энергии, угля и т. д.; я представляю себе, что социализация должна происходить постепенно, эволюционно, она должна быть подготовлена при помощи образования рабочих и вообще населения, руководящих производством и обменом. Для этого необходимо более точное финансовое хозяйство государства и более тщательный и реальный контроль всех финансов, особенно же банков.

Но прежде всего должно быть достроено начатое социальное законодательство, т. е. усовершенствование и объединение социального страхования и особенно страхования против безработицы.

Нашей особой задачей является осуществление земельной реформы; еще до войны это было требованием всех партий. Я указал, насколько наша страна похожа на восток Пруссии. Основной причиной латифундий были у нас антиреформационные конфискации, которыми руководили корыстные Габсбурги и иностранное дворянство. Наша вемля богата – поэтому тем большая задача предстоит демократии в экономической и социальной областях.