Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания - [18]

— Э, паря, тебе надо в баню. У кого же сегодня баня? — задумчиво осклабилась женщина. — У химички–чумички.

И они свернули в переулок, мимо церкви.

— Только ты не бойся ее, у ней вид суровый, а баба добрая.

Вот так распорядился случай: Лавриков с местной начальницей вошли в большой двор с крытой дальней половиной, тут и березовые поленницы стояли на месте, и свой колодец с воротом красовался, и клеть, и хлев, все тут было, да не слышалось только мычания коровьего или курьего копошения. Но со стороны огорода доносился теплый дух топящейся бани. В самой избе горел свет во всех пяти окнах.

— Ангелина Николаевна! — позвала трубным голосом директор. — К тебе!

Из сеней вышла рослая, худая женщина в очках, в вязаном жилете до колен, вопросительно глянула на пришедших.

— Вот, командирую к тебе. Будет шоферить.

— Пьет? — спросила хозяйка дома.

— Не пахнет.

— Будет пить — тут же метлой. В комнате дочери поселю.

Директриса объяснила ей, что «хлопцу» надо в баню, тут же Мине выдали новую мочалку с еще не оторванной бумажкой, полотенце и показали мимо деревянной уборной с вырезанным сердечком в дверке в сторону огорода, где из сумерек выглядывали, чуть освещенные электрическим светом избы, подсолнухи.

В предбаннике и в бане также горели лампочки, лавка и ступени полка были горячи и сухи. Опять баня?! И пусть, пусть! Соскребай с себя срам и грязь! Миня торопливо простирнул штаны, трусы, майку (рубашка еще сойдет), повесил на вешала. Стеснительно оглядываясь на окошко, помылся, окатился с головой, и только хотел надеть подсохшие одежды, как из–за двери ему протянули комок чистой и сухой одежды в газете:

— Бывшего моего мужа, бери.

Бывший ее муж был, видимо, повыше Лаврикова, Миня закатал суконные штанины и рукава фланелевой рубахи, причесался женской гребенкой и вышел в ночь.

— Иди в дом, — строго сказала из темноты очкастая хозяйка. — Там все и поговорим. Я скоро.

В избе за столом, накрытым скатертью с ромашками, восседала директор, она была уже без плаща, в цветастой кофте и белой блузке, на пальцах ни одного кольца, строгала колбасу. Галина Ивановна оказалась очень симпатичной, со смешливыми губами, скуластой крепкой женщиной лет сорока пяти. Она пристально смотрела на Миню, и он снова смутился. «А что у них тут, одни женщины?» — вертелся вопрос в голове. Но если так спросить, покажется, что он прежде всего этим интересуется.

— Я о себе расскажу, — тихо буркнул Миня и поведал, где учился, где работал, про магнитную воду рассказал, как шабашил на старой машине, но далее свернул на то, что жизнь не удалась, с женой поссорился на почве ревности… вот он и здесь.

— Но если она в милицию подала и тебя по телевизору ищут, наверно, любит?

Миня не мог лукавить, смиренно согласился.

— Может быть. Но я хочу начать новую жизнь, — и, стыдясь самого себя, добавил: — У нее друг, еще с университета. Богатый, высокий.

— «Богатый, высокий?..» — председатель нахмурилась, разглядывая Лаврикова. — Что ж, бывает. Только не завидуй шибко высоким. Они вроде перочинных ножиков, складываются при первом ветре.

Вернулась, как на крыльях, из бани розовая высоченная Ангелина Николаевна, стала потчевать полусонного гостя и подругу чаем с малиной. И попутно лекцию читать по химии — она прежде работала учительницей химии, но три года назад школу расформировали.

— Вот, например, марганец, — говорила она, настойчиво глядя из–за самовара в глаза Мини. — Вы помните? Нужен для синтеза гормонов, для половых желез и щитовидки… помогает накапливать глюкозу в печени, а главное — нейтрализует через цепочку свободные радикалы…

— Да не мучь ты его раньше времени, — коротко смеялась директор, открывая и тут же смущенно закрывая блеск металлических желтых зубов. — Лучше давай объясним парню, куда он попал.

И Миня, опершись скулой на ладонь, узнал, что в этом селе и в самом деле мужчин почти нету, алкоголиков постановили выгнать на дальние работы, в город, четверым вшили торпеды, а из города, где осели сыновья и дочери, забрали к их великой радости внучек и внучат и воспитывают здесь.

— Мы через внуков возродим Россию, — пробасила директор. — У нас тут вроде младшей школы, в правлении, в большой комнате. Ты побрейся к завтраму получше, волосы остриги. У тебя глаза хорошие, ты им понравишься. Расскажи про демократию, про экологию.

— Да, да! А содержится марганец, — не унималась химичка, — в бобах… вот поешь бобов… Но главнее всего — феррум… это для получения энергии нужно, — она размахивала над позвякивающей посудой длинными руками, как дирижер. — Входит в состав гемоглобина, без него бета–каротин не превратится в витамин А…

— А если будут спрашивать, — продолжала свое директор, — мы тебя будем величать… какая фамилия тебе нравится? У матери твой какая была?

— У мамы? — Миня чуть не заплакал. Он сложил руки на скатерть, ладошку на ладошку, вспомнил. — У мамы была фамилия Тихонова.

— Вот и будешь Тихонов, — заключила директор и поднялась. — Завтра в половине восьмого в правление, Ангелина покажет, повезешь меня по делам.

Хозяйка избы провела Миню в комнатку, которая вся была увешана картинками неприехавших внуков, кивнула на койку, к счастью, узкую, да и хозяйка на вид казалась очень строгой, здесь не до баловства. Миня выключил свет, разделся, стыдливо помолился и быстро лег, накрывшись одеялом…