Миня, низкорослый мужчина лет сорока, с преувеличенным вниманием круглых глаз ко всему на свете, вышел на лестничную площадку и очарованно остановился — подъезд сверху донизу вновь выбелили и покрасили, панель пропустили салатного цвета с синими морскими волнами, под потолком не лампочка голая сияет, а люстра, скромная пусть, но все же — с тремя светящимися каблуками красавица. Окно, выходящее во двор, на детские качели и горку, блещет, как хрусталь, на подоконнике три горшочка с цветами — синим, белым и красным, — получается прямо–таки флаг России.
Спросите у Мини, откуда такой показательный патриотизм при нашей бедности? И он ответит, хотя и торопится: все зависит от людей, господа. Лично Михаилу Лаврикову на соседей всегда везло. Лет пятнадцать назад он гордился, что живет дверь в дверь с секретарем горкома, белобрысым важным пеликаном в итальянских вишневых туфлях, поэтому, наверное, в подъезде всегда было чище, нежели в других подъездах. И пьяные не заходили, так как здесь, по слухам, все время ненавязчиво дежурили люди в штатском из «органов».
Правда, Миня с женой Татьяной пребывали в однокомнатной квартирке, а секретарь — в трехкомнатной… ну и что?
Зато теперь Миня с Татьяной и дочкой проживают в двухкомнатной, и не абы где — этажом ниже под известным вором в законе по кличке Балалайка, ныне депутатом, отдавшим в связи с избранием во власть все рынки и бензозаправки своей жене. Добавим для интересующихся: у вора в законе квартира с двумя выходами, имеется дверь и в другом подъезде, он купил на одном этаже две квартиры и соединил. Таким образом, может выйти хоть в тот, хоть в этот подъезд. И надо сказать, в обоих подъездах теперь чисто и тихо, даже слишком тихо. Этого невысокого щекастого человека с красными ушами все побаиваются, хоть и улыбчив, как дитя, конфеты маленьким раздаривает…
Впрочем, некогда, некогда. У Мини сегодня особенный день, роковой день, великий день. Если повезет, то вскоре он станет миллионером. Да-с, да-с! Он нацепил темные очки и, подняв голову как слепой, вышел из подъезда в ливень зеленого солнечного света. Постоял минуту, со страхом зыркая по сторонам, сильно прижав левым локтем к боку висящую на ремне старую сумку с молниями. В ней, в этой неказистой сумке из кожзаменителя, деньги. Деньги и его, Минины, и спешно занятые вчера кое у кого в гараже, где работает, и рубли жены, лежавшие еще утром в секретере на случай болезни дочери или самого Мини, а самое главное — деньги, которые ему дали в залог под его квартиру, но об этом жена не ведает, да и не узнает никогда, потому что очень скоро Миня разбогатеет, и выручит назад квартиру, и всем–всем долги вернет, возвернет сторицей.
Кстати, почему говорят сторицей? Сто — понятно, а рица — это что? Бабушка Мини говаривала: всё в Божией руце… как бы руца — рука. Если возвернуть сторуцей — понятно. Он так и вернет. Миню толкнули, он мигом обернулся — нет, его случайно толкнули. На улице толпа, здесь останавливается автобус 3-а, как раз он и подкатил. Но нужно быть бдительным, вполне может оказаться, что в этой толпе кто–то уже знает, что именно в этот день и час Лавриков понесет деньги к металлургическому заводу. Хотя вчера и позавчера Миня нарочно всем твердил, что до воскресенья посидит дома, у него отгул, отремонтирует старый пылесос. А сегодня пятница! Он хитрый, Лавриков, он еще вам всем покажет.
Кто это? Нищенка дорогу заступила, старуха в черном, глазом угольным сверкает, ладошку розовую протянула. Хотел на счастье ей (и себе!) тяжелую монету с медным ободком подать — 10 рублей, — да остерегся… еще, не дай Бог, бандиты узрят, заподозрят, что у Мини в портфеле…
На днях один верный человек из Москвы (однокурсник Сани Берестнёва по московскому геологоразведочному институту) объявил в их узкой компании, что некий знаменитый немецкий то ли концерн, то ли холдинг собирается хапнуть на корню наш металлургический завод, дышащий на ладан. Однако об этом никто еще толком не ведает, кроме, конечно, самой дирекции завода. Вот почему хитрые жучки из дирекции срочно и скупают акции у своих рабочих. И самое время умным людям в городе (а Лавриков не глуп, о нет!) немедленно проснуться и огрести максимум акций у рабочих. Кое–кто из них и за бутылку отдаст бумажку, которая ни копейки дивидендов ему не принесла за все годы приватизации, а кто–то пусть за сотенку — тоже недорого…
Вот почему после потрясающего разговора в узком кругу Саша Берестнёв срочно стал занимать деньги, а Миня даже квартиру заложил. Хватит вам, Чубайсы, миллиарды заколачивать по знакомству, дайте и нам заработать на разнице цен…
— Как немцы–то приедут, — подмигивал человек из Москвы, бросивший геологию и занимающийся бизнесом, попивая коньячок и поглаживая себя по груди, — акции–фуякции–то не только у дирекции! И у вас!
Правда, почему–то ни Саня, ни Миня так и не удосужились спросить у залетного гостя, а что же он–то сам не желает попутно разбогатеть, тем более что в гастрономе, когда покупали коньяк, он как бы случайно показал пачку долларов. Уж запросто мог, разменяв на деревянные, приобрести кучу акций. Но, кажется, он торопился куда–то дальше лететь, в Иркутск или Хабаровск, да и старому приятелю Сане Берестнёву, видимо, пожелал уступить выгодную операцию…
