Когда в марте 1953 года Фрэнку Сарджесону (1903—1982) исполнилось пятьдесят лет, большая группа новозеландских писателей обратилась к нему с письмом-приветствием, опубликованным в журнале «Лэндфолл». Собратья-литераторы отмечали особую роль Сарджесона в развитии новозеландской прозы: «высвобождающее воздействие» его творчества, создание книг, верных жизни и духу страны. Именно Сарджесону, говорилось в письме, удалось «поднять целину» национальной литературы, сделать очевидным, «что собственное наше бытие может породить подлинно художественные произведения, как в любой другой стране мира». Еще торжественнее был отпразднован, о чем писали не только в Новой Зеландии, но и в Англии, его юбилей в 1978 году: издана красочно иллюстрированная биография, присуждена почетная докторская степень, выпущен специальный юбилейный сборник. За Сарджесоном прочно утвердилась репутация большого мастера, сказавшего свое слово во всех жанрах новозеландской прозы: рассказе, повести, романе, мемуаристике…
Глубоко ошибочным было бы, однако, предположение, что зачин этот подразумевает некую плавную, от достижения к достижению ведущую писательскую биографию. Хотя еще в начале 40-х годов, рецензируя только что вышедшую в Англии повесть Сарджесона «В то лето», видный английский критик Уолтер Аллен писал: «Похоже, что он — первый национальный писатель Новой Зеландии», путь этого человека и в литературе, и в жизни (для него эти понятия были тождественны) вернее всего было бы назвать подвижничеством. Правда и то, что большинству новозеландских авторов — и в прошлом, и в настоящем — приходилось в достаточно суровых условиях отстаивать свое право на существование. Но для Фрэнка Сарджесона (под этим именем вошел в литературу Норрис Дейви) творчество смолоду стало истинным полем сражения, и не с одними лишь внешними, материальными препятствиями. Это было и борение с самим собой за утверждение художника в себе, и эту борьбу он вел изо дня в день, из десятилетия в десятилетие, с тихим, но истовым упорством. Ставя перед собой все новые, все более сложные цели, он изведал и поражения, и «пирровы победы» — наследие Сарджесона неровно даже в лучших его достижениях. Стилистическое многообразие и резко индивидуальное видение мира — реальности, преображаемой в реальность искусства,— заметно выделяют этого писателя среди его современников и предшественников. И все же за ярким своеобразием угадывается опыт всей сравнительно молодой (насчитывающей менее ста пятидесяти лет) литературы его родины. Среди национальных англоязычных литератур новозеландская остается самым «неоткрытым материком» для советского читателя. Считанные издания переводов книг современных авторов, сборники маорийского фольклора, а также рассказов и поэзии — вот, собственно, и все, чем мы пока располагаем. А между тем в одном лишь историческом очерке новозеландского романа (некоторые произведения появились там почти одновременно с первыми поселками английских колонистов на Северном и Южном островах Новой Зеландии) фигурирует около трехсот авторских имен. Разумеется, не в количестве суть, и автор этой работы Джоан Стивенс со строгой объективностью рассматривает свой изобильный материал, располагаемый не только хронологически, но и по типологическим группам: «роман-репортаж», «роман-боевик», «роман-проповедь» и, наконец,— как высшая форма, разработанная лишь к середине нашего века,— «роман-интерпретация». Становление жанра, как видим, идет по восходящей: от бесхитростного рассказа переселенца об испытаниях нелегкого пути и первых впечатлениях новой жизни до попыток художественно осмыслить все усложняющуюся действительность, вынести о ней свое суждение. Что же касается типа, условно названного «романом-боевиком», то характерным признаком его было тяготение к локальной экзотике, более или менее искусно «накрученной» на приключенческую или мелодраматическую фабулу. Конечно же, перед нами не более чем схема; ни один из этих романных типов не существовал в чистом виде, а те или иные элементы их и теперь нетрудно выявить в литературном процессе. Но была одна общая, принципиальная особенность, отличавшая новозеландскую прозу на первых порах ее существования: взгляд на окружающее, на близкое, словно из окна далекого «английского дома». Колониальное самосознание надолго пережило прямую политическую зависимость Новой Зеландии от Англии. Позднее оно вылилось в устойчивый комплекс провинциализма, в чувство своей неизбывной оторванности от событий, идей, социальных процессов, психологического климата заокеанского «большого мира». При этом, обращаясь к современной, повседневной жизни новой родины, молодая новозеландская литература упорно придерживалась традиционных форм, стилистики, языка английского викторианского романа. В толще национальной жизни — в растущих городах и поселках, на овцеводческих фермах, в постоянном общении с маорийцами — уже рождалась идиоматическая, насыщенная выразительнейшими локализмами разговорная речь, но в литературу ее допускали лишь с черного хода, ради подсветки местным колоритом. Даже популярная в 1890-х годах «маорийская ветвь» новозеландского романа (вызванная к жизни озабоченностью наиболее совестливой части белой интеллигенции трагическим уделом коренных жителей страны) не отступала от стереотипа. В недолговечных этих творениях, большей частью исторических по сюжету и романтических по духу, фигурировали такие персонажи, как прекрасная принцесса из древнего маорийского рода и благородный дикарь, воин и охотник… Лишь немногие имена и произведения конца XIX — начала XX века дожили до нашего времени, все остальное — достояние историков национальной культуры. В числе таких литературных долгожителей надо назвать Уильяма Сэтчела, автора очень популярного в свое время романа «Дверь из зеленого камня» — о дружбе сына убитого колониста со сверстниками-маорийцами, в семье которых он вырос…
