Мне приснилось... В то лето. Одного раза достаточно. Более чем достаточно. Рассказы - [3]

Многие дети и внуки новозеландцев, в свое время покинувших Англию, ныне совершали обратный рейс — особенно молодые люди со склонностью к литературе и искусству: «священные камни Европы» казались им более благодатной почвой для творчества. Но Сарджесон рано пришел к убеждению, что «…и в горестях, и в радостях, и на всю свою жизнь» он принадлежит Новой Зеландии. Он вернулся на родину и некоторое время служил в столичном Веллингтоне. Нелегко было решиться свернуть с проторенного пути, который предусматривал дальнейшие занятия правом, утверждение в профессии, обзаведение семьей и домом — этого требовали внушенные воспитанием и средой понятия о долге и «правильной жизни». Но эта уготованная Сарджесону модель судьбы подтачивалась изнутри крепнущей верой в то, что судьба его — литература. Верой, на посторонний взгляд необъяснимой, ведь до той поры он — уже далеко не юноша — ничего еще не написал, если не считать предпринятых в Лондоне попыток начать автобиографическую повесть в духе «Портрета художника в юности» Джойса, который произвел на него огромное впечатление. В Веллингтоне Сарджесон открыл для себя Китса, не только поэзию, но и эпистолярную его прозу; письма поэта были восприняты им как фрагменты ненаписанного романа. И вот после нескольких рассказов, так и не увидевших света, он принимает решение приступить к роману. Именно в такой последовательности: волевое решение, за ним — начало работы. Круто меняется и сама жизнь: Сарджесон оставляет свою должность и покидает город. За дальнейшими перипетиями его судьбы родители следили из Гамильтона с возрастающим недоумением, раздражением, негодованием, чтобы в конце концов махнуть рукой на «черную овцу» — роль, с которой Сарджесон примирился полностью. В родительском доме он с тех пор появлялся очень редко и на самый короткий срок, помощи никогда не просил. Убежище было найдено в доме более дальнего родственника — одного из братьев матери. Много лет этот оставшийся одиноким человек кормился слесарным делом, а затем приобрел маленькую ферму в гористом крае и завел овцеводческое хозяйство. Доходы получал скромные, но на жизнь хватало. Сарджесон поселился здесь не гостем, а деятельным помощником дяди. Однако утренние часы он мог отдавать своему роману, и в течение двух лет (1929—1931) рукопись была завершена и отослана в лондонское издательство «Кейп». Э. Гарнет, консультант издательства и крестный отец многих начинавших авторов, доброжелательно встретил книгу неведомого новозеландца, но предложил ряд переделок, и Сарджесон, воодушевленный его отзывом, стал работать над новым вариантом. Однако роману этому так и не суждено было появиться: пока рукопись курсировала между Новой Зеландией и Англией, европейский экономический кризис заставил издательство резко сжать свои планы. А вскоре кризис подобрался и к дядиной ферме: ни овечья шерсть, ни овощи, ни зерно уже не находили сбыта, кончились деньги, и Сарджесон понял, что ему пора двигаться дальше. С дядей он поддерживал самые сердечные отношения до самой его смерти — это было не одно лишь кровное, но и душевное родство, тем более не мог он превратиться в обузу. Налегке, с одной лишь старой пишущей машинкой, Сарджесон отправился искать новое пристанище. Им стала маленькая, совершенно ветхая дачка в Такапуне — на еще не обжитой в то время прибрежной окраине Окленда; здесь семья Дейви проводила когда-то школьные каникулы. Домик принадлежал отцу Сарджесона, так что от квартирной платы он был освобожден, но о хлебе насущном должен был позаботиться сам. Под этим дырявым кровом писатель провел ближайшие двадцать лет жизни, а в начале 50-х годов, когда Такапуна превратилась в фешенебельный пригород, по требованию муниципалитета перестроил свое жилище; оно приобрело большее благообразие и стало чуть комфортабельнее. В нем Сарджесон — теперь уже маститый писатель — прожил почти безвыездно до самой своей кончины. Многие годы существовал он главным образом за счет огорода и сада — земля кормила лучше, чем литература (в 30-е годы «Туморроу» не платил гонораров за рассказы), а эту работу на земле он выполнял с любовью и вполне профессионально. Одно время, как зарегистрированный безработный, получал пособие и трудился на расчистке дорог, подрабатывал продажей рыбы, которую ловил, уходя с рыбаками в море. Случалось и наниматься садовником к зажиточным горожанам. Все это Сарджесона ничуть не смущало, потому что центром и содержанием его жизни была литература. Ему предстояло не только вырабатывать писательскую технику, но и раскрывать в себе собственный взгляд на мир, искать способ его выражения. Давалось это очень тяжело, и Сарджесон вспоминал о муках своего писательского рождения в характерной, несколько ироничной, но серьезной манере: «…подобно ребенку, который лепит и лепит свой пирожок из песка и грязи, я был полностью поглощен делом — своим единственным, бесподобным творением. Все остальное представлялось не столь важным». «Не столь важное» требовало, однако, предельного напряжения сил — и духовных и физических. Все 30-е и 40-е годы писателя одолевали мучительные недуги, а лечиться приходилось часто, по недостатку средств, «самодеятельно». В дальнейшем ему была назначена столь же скромная пенсия по инвалидности, так что сад и огород оставались большим подспорьем и после того, как к Сарджесону пришла литературная известность. Но известность внесла иную, важную перемену в его довольно одинокое существование: расширился круг литературных знакомств. В послевоенные годы, особенно в 1950-е, на Северном острове неподалеку от жилища Сарджесона возникла маленькая «литературная колония»: поселились известные прозаики и поэты Робин Хайд (псевдоним Айрин Уилкинсон), Род Финлейсон, Д’Арси Крессуэлл, Дж. Мэндер… Общение с ними было, разумеется, плодотворным, всех этих людей связывали интеллектуальные интересы, общая забота о становлении отечественной литературы. Сарджесон внес свой реальный вклад в дело «творческой взаимопомощи»: поставил на участке отслужившую свой век армейскую кабину, в ней находили приют начинающие авторы, художники. Жила там одно время и молодая Дженет Фрейм, в наше время — писательница, известная во всех англоязычных странах.