Минотавр - [65]

Шрифт
Интервал

Он получил это сумасшедшее признание в любви.

«Мой дорогой и, наверное, единственный!

Какая ирония судьбы — через семь лет я могу наконец увидеть тебя, твое лицо… лицо, которого больше не существует? Задумывался ли ты, посылая мне эту фотографию, о том, какую боль ты мне причиняешь?

Я говорю о себе и своих чувствах, понимая, что по сравнению с тем, что происходило с тобой за этот год, — это всего лишь жалкий эгоизм. Только после того, как день за днем я ждала твоих писем, которые так же день за днем не приходили, я поняла наконец в полной мере, что они значили для меня все эти годы. Ведь они были единственным материальным подтверждением того, что ты вообще существуешь. Пользуясь твоим выражением, я весь этот год думала, что вот, некая контора писала мне, и вдруг по какой-то причине писать перестала; может быть, думала я, эта контора просто закрылась, как это иногда случается с конторами. Смотри, чему я научилась от тебя — повторяю твой стиль. Ведь ты склонен был и Бога считать конторой. Но здесь, мой дорогой, ты ошибся. К счастью, Бог — не контора. И он вернул мне тебя. Но вернул не тебя сегодняшнего, а того, каким ты был. Ну, не ирония ли это? И вот я сижу сейчас в своей комнате, смотрю на твою фотографию на письменном столе, смотрю и думаю… думаю. Мне двадцать пять лет. А тебе? Снова вглядываюсь в твое уже не существующее лицо. Год назад, сказал ты. Сколько же тебе год назад было? Тридцать пять? Сорок? Больше?

Не скрою, ты красив (не хочу даже писать „был“). Да, мой дорогой. Если бы мы встретились в обычных обстоятельствах и ты стал бы ухаживать за мной, я думаю, что ты добился бы моей любви; может быть, не сразу, но вряд ли я устояла бы перед твоим обаянием. На этой фотографии ты даже слишком красив; таких мужчин называют сердцеедами. Жаль, что на фотографии не видно твоих рук; руки о многом говорят. Но достаточно и глаз. Твои напоминают мне глаза тигра. Задумывался ли ты об этом, говорил ли кто тебе, что у тебя тигриный взгляд, от которого цепенеет душа, переполняясь ужасом и восхищением? Но мне почему-то кажется, что, когда тигр влюблен, он смотрит на свою подругу взглядом властным и нежным одновременно. Этого взгляда пугаешься, но ему хочется в то же время покориться, противостоять ему невозможно. И в то же время этот взгляд — взгляд могучего хищника, предназначенного Создателем для убийства. Если можно соединить несоединимое, тигр — это невинный убийца. Он — таков. Ибо он — тигр. Мне кажется, что у тигра (и у тебя) глаза цвета темного меда. Я угадала? По фотографии трудно, увы, понять, какого цвета у тебя волосы, есть ли в них седина? Но все это несущественно. Это детали. Ты просто очень хорош собой, и я вполне могу себе представить, сколько девушек с удовольствием раскрыли бы тебе свои объятья. И все-таки (хотя ты это и отрицаешь) вид у тебя довольно грустный, никакого победного торжества в тебе я не заметила. В чем дело? Только не заставляй меня вновь поверить в это фантастическое твое утверждение. Что всю свою жизнь ты только ждал и предчувствовал встречу со мной, из-за чего отказывался от радостей жизни, от возможностей, которых у тебя было предостаточно.

Я права? Но и это несущественно. Если в том, что ты пишешь, есть хотя бы пятьдесят процентов правды, ты просто сумасшедший.

Нет, нет, нет… Ты не сумасшедший, мой дорогой. Все, что угодно, только не это. Но что же ты на самом деле?

А теперь еще и это. Выясняется, что ты меняешь свой облик, подобно облаку. Ты пишешь, что у тебя теперь другое лицо. Ну а глаза? Глаза ведь никакие врачи поменять тебе не могли, не так ли? А потому я уверена — даже с твоим новым лицом я теперь узнаю тебя, если встречу. По глазам, по взгляду. Слушай, я никогда не просила тебя ни о чем. Но я больше не могу. Не раскрывая себя, сделай так, чтобы хоть на миг оказаться рядом. Ведь если я поняла тебя правильно, в прошлом ты уже не раз оказывался рядом со мной. Сделай это снова еще раз. Прошу тебя! Ты увидишь, сердце мне подскажет, что это ты. И я упаду в твои объятья, на твои ладони. Без тени сомнения и без оглядки.

Не хочешь раскрывать себя — не раскрывай, пусть это выглядит, как случайная встреча. Но потом, потом… Когда мы окажемся наедине, ты скажешь мне одно только слово: „Теа…“

Один раз. Прошу тебя — об одной-единственной встрече. Пусть она даже будет первой и последней. Не бойся, я не выдам тебя, никогда и никому. Клянусь своею жизнью. Один раз. Случайная встреча двух людей… Может же такое случиться с мужчиной и с женщиной; любыми мужчиной и женщиной. Мы пойдем рядом, просто прижавшись друг к другу, болтая о пустяках, ни о чем. Зайдем в какой-нибудь ресторанчик, где играет музыка. Ты прислал мне за эти годы так много пластинок, но ни разу не догадался записать на одной из них свой голос, хотя возможности для этого у тебя, я уверена, были. Ты мог это сделать много лет назад. Но ты боялся нарушить конспирацию, да? Теперь ты уже ее нарушил, пусть чуть-чуть. Фотография передо мной, присоедини к ней, пожалуйста, свой голос.

Почти восемь лет я читаю твои письма. Временами мне хотелось, чтобы эта страница в моей жизни вообще отсутствовала. Но это — в прошлом. Теперь я хочу, чтобы это никогда не прекращалось. Я не сомневаюсь в том, что однажды — когда-нибудь — мы встретимся, невзирая на все обстоятельства, настоящие и будущие. Кстати, сейчас самое время тебе объяснить, почему все мои письма я отправляю на имя Франца Кафки. Равно как и почему все пластинки, которые ты присылаешь, — одного-единственного композитора.


Еще от автора Бениамин Таммуз
Реквием по Наоману

«Реквием по Наоману» – семейная сага. Охватывает жизнь многочисленного семейного клана с 90-х годов ХIХ в. до 70-х XX-го.Бениамин Таммуз построил свою сагу о семье Фройки-Эфраима подобно фолкнеровской истории семьи Компсон, пионеров, отважно осваивавших новые земли, но в течение поколений деградировавших до немого Бенджи (роман «Шум и ярость»). Шекспировские страсти нависали роком над еврейской семьей с Украины, совершившей, по сути, подвиг, покинув чреватую погромами, но все же хлебосольную Украину во имя возобновления жизни своих древних предков на обездоленной, тысячелетиями пустынной, хоть и Обетованной земле.


Рекомендуем почитать
Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Жить будем потом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Путешествие на край тысячелетия

Новый роман живого классика израильской литературы, написанный на рубеже тысячелетий, приглашает в дальнее странствие, как во времени — в конец тысячелетия, 999 год, так и в пространстве — в отдаленную и дикую Европу, с трепетом ожидающую второго пришествия Избавителя. Преуспевающий еврейский купец из Танжера в обществе двух жен, компаньона-мусульманина и ученого раввина отправляется в океанское плавание к устью Сены, а далее — в Париж и долину Рейна. Его цель — примирение со своим племянником и компаньоном, чья новая жена, молодая вдова из Вормса, не согласна терпеть многоженства североафриканского родича.


На пути в Халеб

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Выверить прицел

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Брачные узы

«Брачные узы» — типично «венский» роман, как бы случайно написанный на иврите, и описывающий граничащие с извращением отношения еврея-парвеню с австрийской аристократкой. При первой публикации в 1930 году он заслужил репутацию «скандального» и был забыт, но после второго, посмертного издания, «Брачные узы» вошли в золотой фонд ивритской и мировой литературы. Герой Фогеля — чужак в огромном городе, перекати-поле, невесть какими ветрами заброшенный на улицы Вены откуда-то с востока. Как ни хочет он быть здесь своим, город отказывается стать ему опорой.