Минотавр - [64]

Но если это так, сказал себе Александр, все еще не решаясь захлопнуть капот «Ламборджини», если это так — зачем мне нужна смерть этого дурака?

Непослушными пальцами Александр вновь восстановил целостность двигателя; у него внезапно ослабли колени, и он понял, что хочет лишь одного — оказаться отсюда как можно дальше. Теперь, когда он подарил Г. Р. жизнь, он больше не мог его видеть. И он сказал, вернувшись, что вспомнил о деле, не терпящем отлагательств; нет, спасибо, подвозить его не надо, он уже заказал такси…

Они расстались. Из придорожного ресторанчика Г. Р. отправился в Лондон. Он думал о Тее. Заказанное господином Миланом такси пришло через четверть часа. «В Лондон», — сказал он таксисту.

На полпути к городу водитель затормозил, дорога была перекрыта дорожной полицией. На обочине стоял «амбуланс», карета «скорой помощи». Здесь произошла авария.

Белая «Ламборджини», вернее, то, что от нее осталось, лежала в кювете, и когда Александр подошел к толпе зевак, то увидел большую лужу крови. Дюжие санитары катили носилки с телом Г. Р.

«Я не виноват, — сказал себе Александр. — Я не имею к этому никакого отношения. Влюбленный идиот… он не сумел справиться с управлением. Его можно понять, ведь он спешил на свидание с Теей, и у него кружилась голова. Что ж… может быть, ему даже повезло…»

26

Защитив диплом, Tea получила должность преподавателя испанской литературы в Кентском университете. После внезапной смерти Г. Р. в ее письмах к Александру появилась какая-то новая нотка. В них обозначилось зрелое чувство; между строк он прочитал, что ей очень одиноко и тоскливо. Это была тоска по нему, Александру. По нему и его любви. Любви к человеку, которого она никогда не видела. Это была чувственная любовь, но при этом бестелесная, скорее не любовь в общепринятом смысле слова, а некий фантом любви, соприкосновение душ в чистом виде. Получая от Теи письма, Александр целовал бумагу, на которой они были написаны, после чего подолгу сидел недвижим, закрыв глаза.

Он поехал в Кент. Снял там номер в гостинице и ежедневно бродил по ухоженным дорожкам университетского кампуса. Однажды он увидел Тею. Она молча стояла на опушке леса из темных вязов.

Через какое-то время работа привела его в Мадрид. И там, когда он сидел в кафе, ожидая встречи со своим агентом, его настигли люди, охотившиеся за ним уже много лет. Два выстрела попали в цель. Стрелявший (как всегда, когда действуют профессионалы) успел скрыться до прибытия полиции. Александр попал в госпиталь, откуда его переправили в Израиль. Через несколько месяцев его выписали.

С точки зрения разведки для работы за границей он был потерян. Для него самого подобное заключение комиссии было равнозначно смерти. Он собрал всю свою волю и все аргументы против подобного решения. Будет глупо, доказывал он, если «Моссад» откажется от его опыта и многочисленных конфиденциальных связей; в конце концов, существует возможность пластической операции, не так ли? Но начальство было непреклонно. О чем он говорит? Как можно спрятать его сто девяносто сантиметров роста? И вообще…

И он понял — ему не парить больше в небе, отныне его удел — земля. От него потребовали подписать соответствующий документ. Одним из требований документа было: если он когда-нибудь соберется посетить Европу по частным делам, он обязуется изменить внешность до неузнаваемости.

Он стал отращивать бороду и усы.

В письме к Тее он впервые солгал.

«Десять месяцев ты не получала от меня ни строчки. Что за мысли посетили за это время твою красивую и умную головку… Десять месяцев назад в меня стреляли, и обе пули попали в цель. Я уверен, что в этот момент на лице моем появилась удивленная улыбка, улыбка, конечно, глупая. Я точно помню, что подумал: неужели мы действительно встретимся? Потом, правда, боль и шок заслонили все остальное, ведь телесный кошмар требует для себя это вульгарное издевательское право первенства….

У нас есть прекрасные врачи, и они не дали мне умереть. Меня заштопали и вернули к нормальной жизни, но с точки зрения профессиональной эта история означала для меня катастрофу. Люди, отвечающие за меня, спросили, не хочу ли я поменять профессию. Я не колебался ни секунды. Согласись я на их предложение — на долгие годы, если не навсегда, нас разделяли бы многие тысячи километров. Я остался. Но чтобы иметь возможность продолжать свою работу, я должен был пройти несколько операций, после которых я стал совершенно неузнаваем.

Нет худа без добра: теперь я могу выполнить твою просьбу многолетней давности. Снимок в этом конверте покажет тебе, как я выглядел год назад. Мне почему-то кажется, что ты сразу узнаешь меня, — ведь за эти годы я попадался на твоем пути не раз и не два — на улицах, в театре, филармонии и множестве других мест. В последний день этого месяца я буду в Лондоне, и ты можешь послать мне письмо до востребования. Ты останешься все это время в своем университете, в Кенте, хорошо? Как обычно, в 17 часов я его заберу…»

Александр позвонил своему другу в Лондон и попросил того зайти на Трафальгар-сквер, забрать письмо и переслать его в Тель-Авив.