Милый, дорогой, любимый, единственный… - [14]

— Везде люди, — сказал он. — Стой здесь.

Толкнул дверь в кабинет дежурного врача.

Вадим вернулся через десять минут, подозвал ее, сказал быстро:

— Зайдешь — заплачешь, встанешь на колени. Не уйдешь, пока она тебя не простит. Не вздумай меня обманывать…

Показался дежурный врач — молодой высокий парень с жесткими черными волосами, торчащими из-под тесного колпака. Он молча, отстраненно, как на бабочку под стеклом, смотрел на Ксению.

— Она? — спросил он.

Вадим кивнул, подтолкнул к нему Ксению. Доктор пропустил ее вперед, на лестницу. Она поднималась по лестнице, два раза оглянулась на Вадима за поддержкой и силой.

Врач оставил ее в холле с люстрой, светившей по-ночному одним тусклым рожком.

— Если только она захочет, — сказал уходя.

Она никак не ответила, но старалась держаться достойно под снисходительным взглядом врача.

— Я, думаю, не захочет, — добавил он.

Ксения осталась одна. Мгновение стояла с опущенной головой, обвисшими плечами, выдохнула будто перед выходом на помост к зрителям. Разошлась бумага на пакете с дарами, и на пол упал апельсин, она присела поднять, упал другой. Ксения заторопилась, и на под посыпались конфеты, шоколад. Она встала на колени. Свернуть пакет не получилось, расстелила бумагу, торопливо собирала гостинцы, два апельсина откатились под кресла. Не поднимаясь с колен, она добралась до них.

Женщина в халате быстро шла по больничному коридору, врач спешил за ней.

— Где она? — говорила женщина. — Она сбежала, конечно, поганка… Нельзя было ее отпускать…

— Только без крика, пожалуйста, — попросил врач. — Меньше эмоций…

— Где она? — женщина оглядела полутемный холл.

Ксения медленно поднялась с колен, неловко держала бумагу. На ней лежали фрукты и сласти.

— Извините меня, пожалуйста, — сказала Ксения, с ужасом глядя на женщину.

— Сколько раз она описалась?

Ксения растерялась, думала, ослышалась.

— Ты покормила ее хоть раз?

— Я?..

— Идиотка! Ты Машеньку кормила?

Ксения уразумела, обрадовалась повороту разговора.

— Два раза, молоком…

— Кипятила?

— Да.

— Ты не ударила ее, вспомни, случайно?

— Нет, нет…

— Почему у нее глазки припухли?

Доктор стоял, привалясь к стене плечом, руки в карманах халата, наблюдал разговор, женщина обратилась к нему:

— У нее глазки припухли…

— Не волнуйтесь, мамаша, — больничным тоном сказал он, и сухо Ксении: — Выкладывайте, что вы хотели… Поздно… мамаше волноваться вредно, у нее молоко пропало… Говорите.

У Ксении опять упал апельсин. Она стала подбирать, залепетала:

— От вас зависит… Я не хотела, честное слово. Я не знала, что так получится. Поймите меня, как женщина… Я любила…

— Собачьи свадьбы, — сказала женщина. — У меня девчонка хоть кашлянет… Если только!

— Я вас навещать буду. Все, что хотите. Мне восемнадцать лет. Хотите, я перед вами на колени встану? Давайте по-хорошему… Я заслужу, я оправдаю, я искуплю.

Женщина неожиданно заплакала, смазывая слезы широкой ладонью, сухой, блестящей. Шептала:

— Сволочь гладкая! Надо же, какая сволочь!..

Ксения пошла к лестнице. Оставила нелепый пакет в углу верхней ступени. Спускалась все быстрее, быстрее. Апельсин лениво катил за ней, дрябло подпрыгивая на ступеньках. Ксения — бегом — промахнула последний пролет, кинулась к двери.

Сестра помогла Вадиму надеть пиджак. Он крякнул, неловко повернув ушибленную руку.

— Завтра сходите на рентген, — сказала сестра. — Давайте подвесим руку, я аккуратненько сделаю…

— Ладно, — отмахнулся он, — спасибо и так…

В вестибюле никого не было. Вадим потрогал свежий пластырь на лице, нетерпеливо глянул в сторону лестницы.

Врач спускался по ней.

— Вы еще здесь? — удивился он. — Заберет она заявление. Я думаю, заберет. Зря ваша убежала.

— Ксения?! Черт бы ее побрал!

Вадим сник. Отвернулся от внимательного доктора.

— Вы действительно ей никто? — спросил доктор.

— Я — Ванек, крайний… Не понимаешь? Кругом все рушится, валится, помочь некому, потому что одному не положено, как тебе, другой хромой, третий сопливый, у всех дети! Вот тут находится Ванек. Он пашет, а все стоят и ржут — нашли дурака… Но это пока самих не прихватит. Тут сразу бегут: «Ваня, помоги, ведь ты такой хороший человек, а то у нас радикулит и времени нету», — Вадим хохотнул, сказал в пустоту: — Эх, вы! Черти…

Махнул рукой, пошел к дверям. Дернул за ручку не в ту сторону, в раздражении рванул так, что задребезжали стекла. Опомнился, легко оттолкнул от себя, и дверь распахнулась.

Он искал ее в переулках, отходящих от магистрали. Он разворачивался, рычал от боли в плече, успевал переключать скорость правой рукой и ею же крутить баранку.

Неожиданно смолк двигатель, машина еще метров пятьдесят прошла по инерции. Вадим глянул на приборы — бензина не было. Ударил кулаком по-рулевому колесу, машина вякнула сигналом. Вышел, поддерживая вновь разболевшееся плечо. Услышал милицейский сердитый свисток и увидел фигурку, бегущую по мосту через реку.

Он побежал нелепо, по-крабьи, вперед больным плечом, обнимая его на бегу здоровой рукой.

Они прибежали с разных сторон одновременно с постовым.

— С ума сошла! — закричал милиционер.

— Что она? — задыхаясь, спросил Вадим.

— Чуть под колеса не попала! Штраф, голубушка, заплатишь!