Милость Господа Бога - [2]

Коун попросил совершить чудо.

— Человеку требуется нечто большее, чем чудо, — сказал Бог, задернул расщелину в небе — и облако исчезло.

Самого Бога Коун так и не увидел. Пучок света и голос. Ни золотой короны, ни серебристой бороды, ничего, что напоминало бы образ, по которому, как считалось, был сотворен человек. Кучевое облако величественно удалилось и исчезло.

Коуна окружили мрак и холод. То ли сгустилась пыль, то ли наступила ночь. Он поднял голову, и на него обрушилась тишина.

Он изо всех сил старался подняться на ноги, но сумел поднять только кулак и прокричал, обращаясь к небу: «Бог создал нас такими, какие мы есть!».

Он заметался под градом падающих камней, но, возможно, это ему только показалось. Один камень все-таки угодил ему в голову. Было больно.

В страхе перед гневом Божьим Коун опять повалился на колени. Зубы мелко стучали. Он вздрогнул, словно от прикосновения холодных пальцев к затылку, пожалел о том, что только что сказал, и заметил вслух:

— Я не секулярист, но у меня есть кое-какие сомнения. Эйнштейн утверждал, что Бог вселенной не занимается. Если он мог в это верить, то почему мне нельзя? Я принимаю Твои условия, но, пожалуйста, сделай так, чтобы моего времени было не слишком мало.

Одна из мачт судна была сломана и корпус накренился. Из всего человечества в живых остался только Келвин Коун, и ему ужасно не хотелось умирать.

* * *

Едва рассвело, в перепачканном пылевыми облаками небе появилась радуга. Правда, конец радуги был как будто надкушен чьей-то ужасной треугольной пастью, но все равно Коун прослезился от радости. Ему нужен был добрый знак, и он его получил.

Модернизированное океанографическое судно «Ребекка Кью» было снабжено дизельным двигателем и двумя мачтами, одна из которых была сломана. Шхуну плавно покачивало на постепенно спадающих волнах рукотворного Потопа.

Вода поднялась настолько, чтобы от рода человеческого ничего не осталось, и начала отступать. Коун подумал, что под килем его корабля могут оказаться Калькутта, Токио или Лондон, но, с другой стороны, он не удивился бы, если б узнал, что все еще находится в районе Тихого океана, где они занимались своими исследованиями и где он в момент всеобщей катастрофы случайно уцелел, потому что в глубоководном батискафе опустился на дно. Там, на дне он ощутил ужасный толчок, но не видел гигантских волн обрушившихся на судно.

Потом он поднял батискаф на поверхность.

Его ученые коллеги (в том числе Уолтер Бюндер — тщательно уложенный чемодан в левой руке и гаванская сигара в зубах) и вся команда корабля бесследно исчезли. В момент бедствия они, видимо, покинули корабль. Коуну было обидно, что в минуту опасности они совершенно забыли о его существовании, но утешало то, что, благодаря их поспешности, он уцелел.

Он опустился на дно минут за двадцать до того, как смертоносные ракеты рванулись навстречу друг другу, а когда поднялся на поверхность — всеобщая мировая война уже закончилась и человечество завершило свое полное самоуничтожение. На корабле не осталось ни одной шлюпки, только валялась на палубе пара спасательных жилетов, свидетельствовавших о паническом бегстве, но потом Коун наткнулся на желтый надувной плот, который, возможно, оставили для него, и подумал, что напрасно он обижался на коллег.

С момента, когда гибельный смерч пронесся над планетой, до выхода Коуна на поверхность прошло, вероятно, несколько часов. Батискаф поднимался медленно, раскачиваясь как маятник и замирая каждые несколько минут. У Коуна от страха останавливалось сердце.

Подъем был ужасным. Перепуганные рыбы в панике бились об иллюминатор. Коун выключил свет. Подъем продолжался в абсолютной темноте. Когда он приблизился к борту корабля, никто не пришел ему на помощь. Батискаф швыряло и мотало в волнах как пробку. Наконец Коуну удалось высунуть голову, но его тут же вырвало.

Он подтянул батискаф к борту и ухватился рукой за металлическую лестницу. Над головой белыми макаронинами болтались веревки, на которых прежде висели спасательные шлюпки. Небо все было в огромных облаках пепла и по временам озарялось всплесками далекого пожара или извержения. Поверхность океана покрывали мертвые тела рыб и животных. Коун почувствовал запах падали — и понял, что произошло. Его охватил ужас, смешанный с тошнотворным отвращением ко всему человеческому роду. Там, где стальные ракеты, не достигнув цели, шлепнулись на дно, над волнами поднимались омерзительные дымные смерчи.

Непонятно, почему он остался в живых. И как долго все это может продолжаться. Замерить уровень радиации? Бессмысленно. После Хиросимы некоторые выжили, некоторые — нет. Что будет, то будет.

В радиорубке он нашел последнюю запись радиста и узнал то, что и так было ясно: человечество свело счеты с самим собой.

* * *

Он помнил: радуга была добрым знаком Ною, что другого потопа не произойдет. Кроме того, она была знаком заключенного Договора.

На утихнувшей поверхности моря покачивались трупы. «Ребекка Кью» медленно плыла, накренившись на бок, раздвигая носом перевернутых кверху брюшками рыб и черные озера зловонной тины и грязи.

Коун заснул на парусах у поваленной мачты, и пока он спал, судно продрейфовало вдоль какой-то вулканической гряды и вновь ушло в открытый океан. Он проснулся, полный печальных мыслей о тщете человеческого существования, о миллиардах загубленных жизней. Стал припоминать имена тех, кого знал лично, потом тех, кого лично не знал, но о ком слышал. Он справлял траур по цивилизации, по добру, мужеству, радости — по всему тому, что было в людях хорошего.