Микитка шалавый - [2]

— Прекратить надо, пятую овечку из табуна унесли… Устрашить!

— Чужие будут наше мясо есть, а мы сами что? В землю зубы? С дрекольем в Падчару и отбить пять овечек заместо наших.

— Совести у них нету. Съели!

— Не в одной Падчаре дело, пастухов заменить надо, стар да мал, чего с них и спрашивать?! — озлобленно выкрикивали люди и трясли худыми костистыми кулаками.

— Микит, про тебя говорят, — шепнул подпаску Васька Трубка, закадычный товарищ, — слышишь?

— Слышу.

Микитка крепче обнял свой рожок. Он испугался, что его отнимут.

Толпа немного поутихла, и расслышал Микитка голос Андрюши.

— Товарищи, соседи!.. Голодает скотина, весь корм выела, с корнем, не табунится» нельзя двоим пастухам в руках держать ее, не под силу. Микитка выбился весь, измочалился парень. Товарищи, соседи, пастуха третьего прибавить надо. — Говорил старик и кланялся народу.

— Третьего на свои хлеба посадить? а табун–то в половину прошлогоднего, невыгодно. Микитку заменить надо! — зашумели голоса.

— Заменить Микитку! И для нас выгода и жалость к парню — не будет мучиться!

— Хорошо пожалел, сбирать хочешь пустить, — промолвил Андрюша.

— Третьего дать!..

— Много, не по плечам починкам. Микитку в город, в приют, на казенные хлеба, сирота он.

Председатель записывал предложенья и думал: «Как с Микпткой быть, он безродный, кому, если не мне, о нем позаботиться?»

Все сошлись на одном — взять в главные пастухи Петруньку Скорнякова, больше всех обедневшего от голода, а в подпаски ему деда Андрюшу.

— Андрюшу главным оставить, так было с незапамятных времен, починский обычай. За ним оставить! — Заступился за старика Софрон, да Пет–рунька поднял руки и крикнул:

— Товарищи хорошие, стадо дороже; и обычай, коли скот сохранить думаете, переступить надо,

И переступил и, взял и пастухом Петруньку, Андрюшу подпаском, а Микитке постановили быть в детском доме на казенных хлебах. Мал он, в летах не вышел, и выгоды кормить его никому нет и обязанности тоже.

— Покуль миром покормим, а ты в город отпиши, что есть, мол, у нас нахлебник и теперь он нам не надобен, пусть заберут, — наказали починцы председателю и начали расходиться. — А ты. Скорняков, принимайся, чтобы ни одного ягненка!

— Постараюсь уж, не забуду общественную милость. — Скорняков снял перед народом шапку. — Умру, а ни одной шерстинки не отдам падчарин–ским.

К Микитке подошел Андрюша. Он тряс головой и лепетал:

— Дай мне рожок–то, теперь я подпаском пойду. Грудь–то хоть и износилась, духу не хватает, а дудить буду. Э-эх! — старику было горько и за себя и за подпаска.

— А я, дедушка? — спросил Микитка.

— Мир будет кормить, ми–ир. Дай рожок, — Андрюша наклонился к парню, — Микитка, ты не подумай, что я сам беру рожок, никогда, во век бы не взял его у тебя. Обществом постановили, по приказу беру… не сердись на деда… Ладно? Приходи потом на рожке играть.

— Махалку, дедушка, не отнимут?

— Нет, нет, махалка твоя, сам вил, твоя будет.

Отдал Микитка медный заливно–голосистый рожок дедушке-Андрюше и с махалкой пошел вдоль по улице.

Бывший подпасок шел и глядел на солнце, которое выбежало на небесный простор, как одичалый конь, охваченный огнем. Одурелое, угарное солнце с пожаром в гриве.

«Само солнышко от жары помутилось, спуталось в дорогах» — думал Микитка и казалось ему, что солнце идет не прошлогодним, не настоящим своим путем, а бродит стороной и бездорожьем.

— Эй, Микит. Микитка! — крикнул Васька Трубка и махнул рукой, — айда. Ты не подпасок?

— Нет, Андрюшу подпаском сделали.

— Пойдем на Каменку раков ловить, поджаришь и есть можно. Хорошо.

— Ладно, — согласился Микитка.

— Махалку брось, пастухом, ведь, не быть уж!

— А если буду? К тебе в амбар положим.

И друзья до поры до времени положили махалку в амбар к Ваське Трубке.

IV

Микитка — Неподпасок (установилась за ним эта кличка) кормился по домам. Но кормили его неохотно и частенько говорили:

— Сами голодаем, а тебя кормить приходится. Да ешь, ешь, ты ведь не виноват. От голоду, от горя говорим, молчать знамо лучше!..

— Микитка, рано пришел, побегай, погодя зайди.

Микитка приходил погодя, а ему говорили:

— Поздно, ждали, ждали — не дождались, съели все, думали — забыл или накормился где, ничего не оставили.

Уходил Микитка голодный и ждал ужина. Не каждый день приходилось ему и ужинать.

— Мы не ужинаем, раз в день едим! — И Непод–наска выпроваживали на улицу.

Он голодал и худел. Работы не было, даже взрослые руки стали лишними. Всего и дела — солому с крыши содрать и уцелевшую скотину накормить соломенной сечкой. Ни косить, ни жать, ни сеять не надо. Пришло избавление от трудов. Радуйтесь!

В починке Кугунур были скормлены все крыши сараев. Стояли сараи с оголенными жердями и переводами, как скелеты дохлых лошадей.

Начали чаще отказывать Микитке в хлебе, и пошел он тянуть руку ко всем окнам — где дадут.

Но давали неохотно. Случалось, обойдет Микитка весь починок и ничего не получит кроме обид;

— Постыдись, ты всех объедаешь, очередь забросил. По два раза за день к окну подходишь.

Выходило, что всех объедал Неподпасок, а на деле он голодал больше всех. Ослабел парень и перестал ходить на Каменку за раками.

Видел преседатель, что чахнет Микитка, ходит с голодными глазами, и собрал починки на сход.