Между Памиром и Каспием - [86]

Рис. 91. Второй пенджикентский храм (реконструкция)

Оба пенджикентских храма выходили на центральную площадь древнего города, на восток, навстречу первым лучам восходящего солнца, обожествленного в образе грозного и милостивого, могучего и праведного Митры, старого языческого божества, известного еще в «Авесте» и почитаемого как в Кушанском и Парфянском царствах, так и в пределах Римской империи: римские легионеры, переняв этот культ у парфян, донесли его до далеких Британских островов. Каждый храм имел три входа, ведущих с площади в большой храмовый двор. Каждый вход был оформлен открытым колонным портиком-айваном.

Средний айван, в котором находился, очевидно, основной вход в храмовый комплекс, в северном пенджикентском храме оказался украшенным глиняными рельефами, притом столь неожиданными, что их открытие сначала всерьез озадачило исследователей. Рельефы тянулись вдоль всего айвана, переходя с одной стены на другую и разрываясь лишь в центре дверным проемом. Снизу рельефы доходили до поверхности суфы, окаймляющей все помещение! и подымались до самой верхушки сохранившихся остатков стен. Лучше дошла до нас левая, южная половина рельефов. Здесь, начиная от края южной стены почти до самого входа, располагалась единая композиция: водный простор со спиральными завитками волн, ограниченный слева и справа бугристыми берегами (в древности передача воды была подчеркнута раскраской в синий цвет; однако сейчас от этой краски сохранились лишь слабые следы). В воде плавают всевозможные существа. Здесь и человеческие фигуры, и различные рыбы, и дельфины, и морское божество с трезубцем в руке, как бы встающее из вод. Особенно же выразительны страшный дракон с разинутой пастью, высунувший голову из подводного грота (у левого края рельефа), и могучий тритон, фантастическое существо с телом человека и плавниками вместо ног (правее головы дракона) (рис. 92).

Рис. 92. Тритон и голова дракона. Часть глиняного рельефа из пенджикентского храма

Рис. 93. Фигура с подставкой. Часть глиняного рельефа из пенджикентского храма

Правее описанной сцены, неподалеку от входа в храмовый комплекс, из суфы по пояс выступала фигура человека, поддерживавшего какую-то громоздкую подставку (рис. 93). Остатки второй подобной фигуры были найдены и по другую сторону от двери. По-видимому, оба эти изображения служили украшением входа: на подставках скорее всего размещались фигурки, держащие в протянутых навстречу друг другу руках венок или ветви, которые венчали наличник двери (сходные композиции оформления входа известны во многих памятниках эллинистического Востока).

В целом рельефы входного айвана пенджикентского храма с первого взгляда действительно производят впечатление чего-то совершенно чуждого и непонятного для раннесредневековой Средней Азии. Ведь дельфины водятся лишь в морях, удаленных от Пенджикента и Согда на тысячи километров, а образы морских божеств и тритона ведут нас в античную мифологию. Да и в изображении фигуры с подставкой, в передаче руки, ключиц, складок одежды четко проступают античные художественные приемы. В чем же здесь дело?

Разгадка, однако, вскоре была найдена. Как это выяснил А. М. Беленицкий, рельефы такого же характера встречались и в Индии. Так, там известен, например, каменный рельеф IV–V вв., по сюжету, композиции и стилю сходный с пенджикентским. Эти индийские находки, а также уже знакомые нам открытые в Хорезме глиняные статуи как бы протягивают непрерывную нить от кушанского искусства Индии и Средней Азии I–III вв. к пенджикентскому глиняному фризу VI–VIII вв., который в свою очередь свидетельствует, что в Согде еще в период раннего средневековья были живы кушанские культурные традиции и художественные образы, восходящие к непревзойденным образцам античного искусства. Индийские находки позволили объяснить и назначение пенджикентских изображений. Дело в том, что упоминаемый выше каменный рельеф, как это видно из надписей, был посвящен божествам вод индийских рек Ганга и Джамны. По аналогии с ним можно предполагать, что скульптурные глиняные изображения на стенах входного айвана пенджикентского храма были посвящены божеству вод «многочтимой реки Согда» (т. е. Зеравшана), протекающей возле Пенджикента, Самарканда и Бухары и по сей день орошающей оазисы центральной части среднеазиатского междуречья.

За айваном с раскрашенными глиняными рельефами находилась входная дверь, ведущая внутрь храмового комплекса, в большой двор, огражденный каре стен и различных помещений. Вдоль внутренних стен двора тянулись высокие суфы. защищенные от палящего солнца всевозможными навесами и тентами- Здесь, по-видимому, был своеобразный форум древнего Пенджикента: место, где можно было посидеть, услышать последние распоряжения властей, обсудить новости. В центре двора располагался хауз — водоем, обсаженный деревьями, в зеркальной водной глади которого отражались стройные колонны и расписные стены основной храмовой постройки. Сама эта постройка была поднята на высокую платформу, с широким айваном, в глубине которого был виден открытый на восток четырехколонный зал (этот зал пе имел восточной стены и как бы сливался с айваном здания). В задней стене зала помещалась дверь, ведущая в «святая святых» — замкнутую комнату святилища, где стояла, очевидно, статуя божества. По сторонам же от этой двери, как будто охраняя ее, в глубоких стенных нишах стояли какие-то глиняные изваяния; до нас они, к сожалению, не дошли, и мы можем судить о них лишь по отдельным мелким находкам. Капители колонн (а возможно, и стволы их), балки и подбалки деревянной кровли были покрыты тонкой резьбой и раскрашены яркими красками. И в тон деревянным архитектурным деталям сквозь пролеты колонн четко виднелись покрывавшие все плоскости стен, и айвана, и зала красочные стенные росписи. Большая их часть безвозвратно погибла, но и то, что дошло до нас, свидетельствует о необычном обилии и разнообразии росписи. И не зря, конечно, М. М. Дьяконов назвал как-то древний Пенджикент «морем согдийской живописи».