Между Памиром и Каспием - [88]
Где-то здесь же стояли еще и деревянные резные статуи. Некоторые из них сохранились. Среди таких удачных находок была статуя танцовщицы, напоминающая индийские скульптуры (рис. 97). Танцовщица изогнулась, положила на бедро левую руку (от руки, правда, сохранилось лишь плечо и длинные тонкие пальцы) и, очевидно, подняла вверх правую. Ее фигуру украшали ожерелья и подвесные бубенчики, а вокруг бедер были обвиты, вероятно, разноцветные ленты. Сейчас танцовщица черна, как уголь; да она и на самом деле обуглена. Ее нашли в одном из залов объекта III, погибшем в огне пожара. И именно огонь спас для нас это замечательное произведение древнего согдийского резчика. Не будь статуя обуглена, она не пролежала бы во влажной пенджикентской земле и нескольких столетий. Она бы сгнила, и на том месте, где она стояла, археологи нашли бы лишь горсть праха.
Рис. 97. Резная деревянная статуя из Пенджикента
Иначе обстоит дело с открытой в Пенджикенте настенной живописью. Всюду, где в грозные дни прошлого бушевали пожары, от живописи остались лишь жалкие следы. Зато в тех парадных помещениях, до которых огонь пе добрался, удалось расчистить многие метры стенных росписей. Особенно богатым росписями оказался объект VI, заброшенный, вероятно, после событий начала 20-х годов VIII в., но не затронутый пожарами. Стены помещений этого объекта, как и всех остальных зданий древнего Пенджикента, возведены из обычного для Средней Азии той эпохи материала — кирпича-сырца и пахсы, нарезанной обычно на крупные блоки. На эти стены наносилась глиняная штукатурка. Ее покрывали тонким слоем гипса, служившего основой для росписей. В наше время сохранить такие росписи оказалось чрезвычайно трудно — вскоре после вскрытия они начинали сохнуть и блекнуть. Когда в 1947 г. при раскопках первого пенджикентского храма — объекта I были открыты первые куски стенных росписей, А. Ю. Якубовский напомнил, как погибла живопись, найденная в 1913 г. в Самарканде: она рассыпалась вскоре после вскрытия, и лишь беглый набросок художника, присутствовавшего при раскопках, дает о ней некоторое представление.
Для того чтобы сохранить пенджикентскую живопись, пришлось много и упорно поработать реставраторам Эрмитажа во главе с П. И. Костровым. Приехав в Пенджикент, этот крупный специалист и страстный энтузиаст своего дела разработал сложный метод работы с росписями. Острым скальпелем и мягкой кисточкой расчищали реставраторы каждый сантиметр росписей, пропитывая их специальными химическими составами.
Сохранить росписи было нелегко, по еще сложнее было снять их со степ и отдельными кусками доставить для дальнейшей обработки в реставрационные мастерские Эрмитажа. Предосторожности оказались далеко не напрасными, ибо даже под крышей музея росписи ожидала новая, страшная опасность. Выяснилось, что в стенах пенджикентских зданий скопилось большое количество подпочвенных солей, и, когда куски штукатурки были вынуты из земли, эти соли под воздействием колебаний влажности и температуры начали выступать на поверхность росписей. Соли проступали из малейших трещин в штукатурке, разрастаясь кристалл за кристаллом в виде микроскопических кустиков, грозя разорвать красочный слой и уничтожить живопись. Тогда на помощь реставраторам пришли химики. Сейчас при реставрационной мастерской П. И. Кострова создана лаборатория электродиализа, где установлено специальное оборудование, с помощью которого через древнюю штукатурку пропускается электрический ток, удаляющий соли без вреда для живописи.
Но вернемся к парадному залу в доме знатного горожанина древнего Пенджикента и рассмотрим красочное убранство его стен, точнее композиционные принципы дошедших до нас образцов стенных росписей. Сопоставление остатков росписей в парадных залах объектов III и VI (а таких залов раскопано уже более десятка) не оставляет сомнения, что живопись в них размещалась по одному твердо установленному канону. Центром композиции всегда служила огромная, во всю высоту стены, фигура какого-то персонажа, сидящего на своеобразном троне в виде лежащего льва. К сожалению, росписи в центральных частях стен сохранились хуже, чем в углах, и до нас не дошло ни одного достаточно полного изображения этого центрального персонажа. Поэтому мы можем лишь гадать, было ли это изображение передачей какого-то божества, мифического предка обитавшей в данной «квартире» семьи или какого-либо царя или героя. Помещалось же такое изображение всегда над «почетным сиденьем», непосредственно напротив входа. Здесь же, по сторонам от центрального изображения, размещались две фигуры музыкантов. Одной из таких картин была знаменитая «пенджикентская арфистка» (рис. 98): на матово-черном фоне необычайно изящно изображена стоящая в полный рост женщина, которая играет на изогнутой арфе. Все же остальные поверхности стен снизу доверху были заняты тянувшимися широкой лентой живописными полосами-ярусами, состоящими из серий рисунков, связанных между собой единым сюжетом. Эти красочные повествования во всех открытых залах рассказывают примерно об одном и том же: о боевых подвигах, победных пиршествах и торжественных приемах. Но нельзя не отметить, что герои этих повествований в каждом зале свои собственные, отличные от изображенных в других залах. Это, по-видимому, не случайно, и мы вправе предполагать, что росписи зала были по сюжету связаны с семьей, живущей в том или ином жилом комплексе («квартире»), повествуя о подвигах ее предков или покровителей.
