Между нами война - [168]

— Если бы я знала, какой ад они устроят этим страдальцам, никогда бы не помогла Вам взять эту крепость. Разве благородному войну к лицу грабежи, разбой и насилие? — ее лицо исказилось от злости на воинов и на себя в первую очередь, жалости к мученикам и ужаса осознавания, что их кошмар продолжается сейчас. — Ответьте! — Эрис уже заскипела и не унималась. Командир знал, что ее упрямство и жажда справедливости не даст ей замолчать.

— Эрис. Это война. Это жизнь. — его хладнокровный тон взбесил Эрис и она, глубоко и часто дыша, со всей силы метнула свой шлем о земь, вызвав громкий грохот. Таррос тоже начал вставать в позу недовольства, он поднял голову и сверлил ее глазами, окончательно упустив точку взаимопонимания. — Солдат — человек со своими страстями и нуждами. Обычно сдерживаемую страсть свою он утолит в насилии, нужду отчаянной жизни — в грабеже. И не я это придумал, не надо смотреть на меня так! — Таррос повысил голос. Когда он повышал голос, он срывался и бархат и глубина его исчезала, превращаясь в резкие и неприятные крики. — Мы должны отправить золото за людей в Венецию, Эрис… Так надо.

— Я поняла Вас, командир. — уже немного сдержаннее ответила она, непрерывно кивая головой, но все же ее взор и сама она горела негодованием, дрожа в напряжении. — Я ухожу. Может Вам и нравится беспредел, знайте, что и в Ваших рядах есть те, кого не устраивает утоление животных инстинктов. И те, кто захочет со мной, уйдут тоже.

— Что? Ты в своем уме? — его брови поднялись в крайнем удивлении.

— Я ухожу. И вы не остановите меня. — твердила Эрис громко и четко. Таррос в душе знал, что так и будет.

— Ты не смеешь. Ты останешься и дислоцируешься через неделю со всеми. Это приказ. — сказал Таррос чуть тише, уверенно и твердо.

— Я решила. — сказала она, и глаза ее наполнились горькими слезами окончательного разочарования жизнью и ее обитателями.

— Ты не посмеешь! Дезертиров я лично убью своими руками, тебе ясно! — снова крикнул Таррос, сильно ударив кулаками об стол.

— Вы не сможете остановить меня.

— Эрис…

— …Все слова, сказанные мной ранее..тебе… Пусть проходит время… Мое сердце не изменилось и не изменится. Я не жалею. Не отпускаю воспоминания нарочно и не отказываюсь от клятв. — сказав это и не ожидая его ответа, она развернулась, и чеканя шаги, вышла прочь из его командирского шатра.

Таррос не остановил ее. Он не закричал ей вслед. Лишь в порыве крайней степени возмущения он слегка приоткрыл занавес и провожал её взглядом, наполненным гаммой противоречащих друг другу чувств.

«Уходи. Иди. Тебе не место среди таких грязных пропащих псов, как мы, Эрис… Прости, что разочаровал тебя, единственная, светлая ты моя… " — его губы почти не шевелились, он нервно сжимал кулак своей руки, касаясь им лица, и его, пронзающие сумрак из-под волевых бровей, воспаленные глаза, наполнились душераздирающей тоской неразделенных чувств, скрытых от всего мира.

«Как же так? Ты не понял меня!.. Как же мне больно каждый раз сталкиваться с тобой, Таррос Армандо Каллергис, нося эту маску безразличия. Лучше убей меня, убей как дезертира. Убей меня…» — Эрис стремительно удалялась, миновав гущу стоянки, выставленных дневальных, пройдя полевую кухню со всем ее бардаком, но ноги несли её сами, в душе обострилась боль, уже давно появившаяся из-за далекого расставания с командиром, с другой стороны — гнев и решимость, вызванная чудовищным произволом распущенных солдат их ополчения.

«Я клянусь, что пока не умру, буду на стороне угнетенных. Я мечтала быть воином с самого раннего детства, воином — безжалостным к поработителям, а не разбойником, прикрывающимся законом».

Эрис, собрав свой маленький отряд, с дикой тоской и болью в разорванном сердце, отправилась в ночи к границам Ситии. Антонио был рад появлению новых друзей — он не очень горевал о потере старых, что больше не воспринимали его авторитет. Ахиллес был хмур — он чувствовал себя правым, но униженным. А парни из Каннареджо были рады и воодушевлены тем, что приняли верное решение.

Глава тридцать девятая

Ребята на рассвете подходили к окрестностям Ситии. Восходящее над равниной солнце освещало предгория. Запах росы на травах выводил из состояния покоя уставших за ночной переход юношей. Кони с трудом перебирали копытами — они слишком быстро дошли до родного города. Эрис казалось, что здесь совсем другой воздух — вкусный и незабываемый. Она поглядела на утомленных парней — их хмурые лица расстроили ее. Она не хотела бы, чтобы эти молодые, полные жизни парни, мечтающие о счастье, закончили жизнь, как Георгиус. Но это был их выбор, и как учил ее Таррос, она не имеет права решать за других — правильное или неправильное решение они приняли.

Нужно было входить в город. Знамя Венеции по прежнему было в руке у Никона, а Аргос нес флаг Каннареджо. Они медленно взошли на главную дорогу. Топот грузных коней, их фырканье и звон стремян, звуки их собственных орудий — все сливалось в общую музыку. Эрис чувствовала ответственность за ее оперившихся птенцов, тем более дома ждало еще около полсотни человек.

Эрис решила не ждать и поехать к тете. Вид у нее был измученный — она не спала и не ела уже давно, как и ее юнцы, глаза Эрис были красные, взор суров и вдумчив. Она загорела еще сильнее и ее лицо стало отливать равномерной матовой бронзой.