Метелица - [136]

— Ох ты, стахановец! Справься с этим.

— Восемь коней, восемь телег, двадцать цыган!.. Миша тебя подводил, начальник?

— Остынь, Миша, остынь. На большее денег нет. — И, обращаясь к инженеру, пояснил: — На год хватит.

— Ай, обеднел начальник! Ай, обеднел! — засокрушался Миша с явной насмешкой. — Хочешь в долг? Цыган верит хорошему человеку.

Вот шельма, торговаться вздумал. В долг ведь и к лопате не притронется. А Левенков что-то подозрительно безучастен, неужели поверил, что нечем платить? Сомнительно, что-то другое на уме. Кривится вот, щурит глаз.

— Найдется тебе дело, только работай, — успокоил он цыгана. — Людям подводы всегда нужны. Прошлым летом стоял без дела? Ну то-то же.

Поставив веху в нужном месте, вернулся скуластый и молча стал позади Миши. Челышев объяснил, откуда начинать, куда сваливать грунт, и отпустил их, заодно наказав Мише, чтобы его люди не шалили в поселке. А когда те ушли, заключил:

— Спешить не будут — чище сделают. До августа им хватит.

Левенков кивнул и, помедлив, уже отойдя от экскаватора, проговорил раздумчиво:

— Бульдозер бы, ему тут на неделю работы. А, Онисим Ефимович?

Вот, оказывается, что на уме у инженера — бульдозер. Экое открытие, ну прямо Архимед! А он, Челышев, не думал об этом. Да не то что думал — проверял и перепроверял.

— Техника, Сергей Николаевич, вещь хорошая, да не везде пригодна. Бульдозер этот я на пушечный выстрел к карьеру не подпущу. Навидался на других заводах, ученый. Кстати, ты бы тоже поездил, поглядел, в порядке обмена опытом. Новаторы… — Он выругался, давая выход раздражению, которое накапливалось с самого утра. — Почему наш кирпич нарасхват? Да потому, что это кирпич, а не мякина. Кирпич! Его в Кремлевскую стену класть можно. Да-да, не ухмыляйся, не уступит. А все — лопата, чтоб и крошки чернозема не осталось. А после бульдозера что? Дерьмо после бульдозера, а не глина! Потому и кирпич такой — щелчком расшибешь.

— Но можно ведь снять только верхний слой, остальное — лопатой, — возразил инженер.

— Знаем, Сергей Николаевич, пусти козу в огород, она распорядится по-своему.

— Может, и так, — пожал плечами Левенков. — Только все равно заставят, рано или поздно. Это экономичней, выгодней.

— Кому? — Челышев крутнулся на носках и встал перед Левенковым стеной. — Кому выгодно — заводу? его начальнику? тебе, инженеру? Да, выгодно. Только выгода эта близорукая, сиюминутная. Отгрузили кирпичик на платформу — и с плеч долой, пускай он хоть в муку искрошится, построили дом — отчитались, а о том, что он через десяток лет осунется, голова не болит. Нет, Сергей Николаевич, это вред, а не выгода. И бульдозер я к карьеру не подпущу, ты меня знаешь. Головотяпов у нас хватает — знай щелкай каблучком. Сегодняшним днем живут, как цыгане вот эти. Я бы эту цыганщину!..

Он угрожающе засопел, готовый заматериться, и вдруг, поймав себя на мысли, что злится без особой причины, проявляя тем самым слабость, неуверенность, как-то обмяк весь, успокоился. В самом деле, с чего это он распетушился, как мальчишка? Инженер вот невозмутим, держит марку солидного человека, а он, начальник… «Черт, совсем нервы распустил. Не годится». Он вспомнил недавний разговор с женой и оценил ее рассудительность.

«Меньше злись — больше слушать будут», — сказала Степанида.

«Жди, послушают… К резкому слову народ привык».

«Послушают, Онисим, послушают. Не та собака страшна, что громко лает, а которая скалит зубы молча».

«Нашла сравнение, понимаешь!» — буркнул Челышев недовольно, однако не мог не признать справедливости ее слов.

— Но и мы, Онисим Ефимович, не можем похвастать дальнозоркостью, — заметил инженер, прерывая его мысли.

— В каком смысле?

— Вам не нравится цыганщина?

— Нет, не нравится. Давно пора закрепить за местом.

— Вот и отлично, — улыбнулся Левенков. — А наши рабочие живут не по-цыгански?

— Хм, вот ты о чем — о частных застройках.

— Верно, о них. Почему вы против?

— Частная застройка — кабала, все соки вытянет. А мне нужны рабочие, рабочий класс, та-аскать. После смены надо отдыхать, а не стропила ставить. Вот так, Сергей Николаевич, о них думаю, о них, потому и провел решение строить многоквартирный, заводской, по городскому типу. Трехэтажный, заметь! К Новому году вселим — и живите-радуйтесь. Или ты против строительства? Тогда почему за голосовал?

— Я не против. Только все это — латание дыр. Сколько мы там семей вселим…

— Будем еще строить.

— Онисим Ефимович, вы ведь отлично понимаете, что с нашими фондами понадобится лет двадцать на строительство более-менее приличного поселка. А люди сейчас хотят жить в домах — не в бараках. Об отдыхе же говорить не будем, весь он — у магазина.

Левенков заглянул в глаза Челышеву, и тот, уловив в его взгляде укор и недоверие, нахмурился. Именно этот укор, открытый взгляд — показушно открытый, черт возьми! — выводил его из равновесия, раздражал. По какому праву, в конце концов, он, Левенков, человек с сомнительным прошлым — был ведь и в окружении, и в лагере — взял на себя роль этакого носителя справедливости? Будто начальник только тем и занимается, что притесняет заводчан. На откровенность вызываешь, инженер? Изволь, у Челышева тайн особых нет.