Метафоры и модели изменения. Постигаем искусство НЛП - [79]

В таких случаях мы должны установить критерии для той или иной категории обозначений ( label), чтобы уточнить их значение. Однако до сих пор ведутся таксономические дискуссии по поводу принадлежности того или иного предмета или явления к определенному классу. Например, чтобы решить, являются ли компьютерные игры видом спорта, нужно обратиться к имеющимся определениям терминов «спорт» и «игра». Мы довольно хорошо знаем, когда какое слово употребить, но вряд ли сможем ответить на вопрос: «Что такое игра?» Официальные спортивные организации решают, что является спортом, а что нет. Несколько лет назад в программу Олимпийских игр были включены новые виды спорта, например синхронное плавание и фигурное катание, но там до сих пор нет снукера¹ и компьютерных игр.

Вообще говоря, чем чаще мы используем понятие, тем меньше слов требуется нам для его описания и тем короче становятся сами слова. Многие широко распространенные деревья имеют названия, состоящие из трех букв. Активно используемые термины превращаются в акронимы² или аббревиатуры.

Во многих лингвистических учебниках встречается старая история о том, как Бенджамин Ли Ворф «открыл», что в языке эскимосов существует п (выберите любое число от десяти до восьмидесяти) различных слов, обозначающих «снег», словно в этом есть что-то удивительное. Такой подход свойственен всем языкам: чем выше значимость понятия, тем больше отличительных особенностей мы выделяем. Например, в нашей культуре огромную роль играют автомобили, поэтому мы различаем марки и модели машин, их обозначают сотни слов: «Остин», «Жук», «Клио», «Даймлер», «Е-типп». Причем список постоянно пополняется. Эти термины относятся к разным уровням обобщения: некоторые — названия брэндов, другие обозначают конкретные модели. Но все они входят в класс «автомобили» (см. Crystal, 1987).

'Вид бильярдной игры. — Прим. ред.

2

Акроним — слово, сформированное из первых букв словосочетания, которое оно заменяет. — Прим. ред.

Слова отражают скорее понятия, чем материальные объекты. Интерпретация абстрактных понятий, таких как «истина», «честность» или «справедливость», может носить явный идиосинкратический характер, в особенности в политических кругах или семейном консультировании. Но это относится и к распространенным объектам. Скажем, когда мы думаем о стуле, мы можем представлять себе некий «идеальный стул» и сравнивать с этим идеалом потрепанный кухонный стул, стоящий перед нами. Если они мало чем отличаются, все в порядке. Но иногда мы думаем: а можно ли назвать стулом вот эту большую круглую подушку? А что представляет собой любопытное скалистое образование, которое называется Стулом Артура, или огромная скульптура в Динском лесу, сделанная их древесных стволов, но без сиденья? Это тоже стулья? Ладно, думаем мы. Достаточно ли они «стулообразны», чтобы отнести их к этой категории? Но будьте уверены: ни слово «стул», ни класс «стулья» — это не сам стул. Ярлык и класс, который он обозначает, относятся к разным логическим типам.

Эти коды действуют как разновидность стенографии, позволяя нам в сжатой форме донести до окружающих знакомые им события и переживания, но стенография полезна лишь тогда, когда другой человек может успешно расшифровать написанное. Мы также используем распространенные слова для описания событий, о которых знают только те, кто принимал в них непосредственное участие. Например, «случай с визой» может быть началом долгой истории; точно так же словосочетание «отпуск в Париже» может нести в себе целый спектр личных переживаний и эмоций.

Ощущение целостности

Мы постоянно меняемся, но при этом мы не лишены целостности, наша «идентичность» носит обобщенный характер. Нас зовут точно так же, как и на прошлой неделе или, возможно, двадцать лет назад, хотя мы и успели значительно измениться за это время. На индивидуальном уровне иллюзия целостности личностной идентичности исключительно сильна: «Каждое утро, когда я просыпаюсь, я остаюсь тем же, что и был», «Я Питер Янг» — несмотря на тот факт, что клетки моего тела постоянно отмирают или меняются. За относительно короткий период времени наш физический облик кардинально меняется. Несмотря на все это, сущность Питера Янга остается неизменной. А именно это заботит нас значительно больше.

Однако временные обобщения кажутся странными, если учитывается лишь сенсорный компонент. Рассмотрим следующие примеры групповой идентичности. Состав команд вроде футбольного клуба «Манчестер Юнайтед» или «Ред Соке» регулярно меняется, но мы продолжаем употреблять прежние названия для обозначения этих команд. Если футбольный болельщик говорит вам: «Франция два раза становилась чемпионом мира по футболу», с точки зрения Сенсорной реальности это нонсенс: ни один игрок сезона 1938 года не может играть в команде 1998 года. Точно так же и топор, у которого шесть раз меняли топорище и восемь раз — лезвие. Но это «тот же» топор! Что-то остается неизменным, но это не люди или материалы, составляющие объект, команду или группы. Понятия сохраняются потому, что мы утверждаем их целостность в своем сознании.