Я молчал. Не то, чтобы было трудно спросить об этом… Нет, совсем…
Он как будто пытался вывернуть меня наизнанку. Он же всё знал. Наперёд. Он же читал, читал всё…
Да, у меня есть вопрос.
После пары глотков нагревшейся уже воды:
— Ками, как я умру?
Ками склонил голову — так же важно и церемонно, как и та девушка.
— Героически. И относительно легко. Хотя и не слишком быстро.
— Легко?
— Я расскажу вам о вашей болезни, Игорь. Её течение чётко прогнозируемо. Вы будете знать расписание вашей смерти. Возбудитель болезни — вирус.
Он вынул из нагрудного кармана халата и положил на стол стопку фотографий. Линии, круги, цветные пятна. Влажный блеск глянца.
— Посмотрите, Игорь. Это и есть ваше оружие. Ваш божественный меч. Вирус семейства Filoviridae. Вы что-нибудь слышали о филовирусах?
— Я не…
— Не специалист? Понимаю. Не вы один в столь блаженном неведении. А ведь имена представителей этого славного семейства, между тем, широко известны. Лихорадка Марбург. Лихорадка Эбола.
— Эбола — это в Африке?
— Название реки. И болезни. В 1976 году в Южном Судане и Северном Заире началась эпидемия геморрагической лихорадки. Течение болезни было острым и стремительным. Исход — почти всегда летальный. В Судане в районе реки Эбола учёными, изучавшими это заболевание, был впервые выделен возбудитель лихорадки. Филовирус. Отсюда название — лихорадка Эбола. Близкий родственник Эболы — лихорадка Марбург. Это заболевание впервые проявилось в 1967 году в Германии, среди сотрудников биолабораторий в Марбурге и Франкфурте-на-Майне. Расследование показало, что заболевшие сотрудники работали с тканями африканских зелёных мартышек, поступившими в лаборатории для исследований. Видимо, неосторожное обращение… Бывает… Естественно, ещё в 60-х годах нашлись умные и дальновидные люди, обратившие внимание на новое перспективное заболевание…
— Интересный подход, — заметил я.
— Простите, не понял, — сухо сказал Ками.
«Пожалуй, он влюблён в свою профессию», — отметил я.
— Ками, возможно, я циник. Ваш коллега во время первой беседы вообще предположил, что меня давно уже на свете не существует. Могу и с этим согласиться. Но всё же мой цинизм не настолько практичен. Возможно, именно потому, что меня давно уже не существует. Или просто потому, что я не привык пока к терминологии биологической войны.
— Ах, вот вы о чём, — Ками ткнул пальцем в одну из фотографий. — Простая хронологическая цепочка. Шестьдесят седьмой год — Марбург. Смертность при заболевании лихорадкой Марбург — двадцать — тридцать процентов. Полезный выход небольшой. Но у вирусов есть одно весьма полезное свойство. Способность мутировать. Видоизменяться, наращивать смертоносный потенциал. Например, возбудители заболеваний, выделенные из ткани погибшего от болезни пациента (особенно, при условии, что при жизни он получал достаточный лечебный уход… достаточный для активизации положительный мутаций) обладают более высоким уровнем вирулентности по сравнению с предыдущим поколением вирусов. На любую атаку со стороны медиков вирусы отвечают усилением и усовершенствованием механизмов самозащиты. Это только один из способов запуска процессов форсированной мутации. Есть и более совершенные методы, позволяющие за годы и даже месяцы пройти тот путь, который в естественных условиях вирусы не прошли бы и за столетия. Например — методы генной инженерии. Таким образом, во второй половине семидесятых годов мы получили Эболу. Течение болезни — более острое, смертность — восемьдесят — девяносто процентов. Полезный выход — девять из десяти заболевших. Это уже кое-что, как говорят в России…
— То есть, — предположил я (со своей извечной страстью делать далеко идущие выводы), — Эбола — это, в некотором смысле, улучшенный Марбург?
— Игорь, — тихо, почти шёпотом ответил Ками, — конечно, смертнику позволено многое… Но к чему предаваться ненужным фантазиям? Были статьи в некоторых научных изданиях, авторы которых выдвигали версии о том, что Марбург — генетический «прародитель» Эболы. Давайте условимся, что они просто родственники. Один пришёл после другого… А уж кто кого родил и как именно — зачем нам это знать?
— Но вы то знаете?
— Возможно. А, может, и нет. Для вас это значения не имеет. С этой темой закончим. Давайте вернёмся к Эболе. По нашим данным, ваши соотечественники весьма активно поработали с этим вирусом. В середине восьмидесятых годов сотрудники советских спецслужб побывали в Африке, посетили районы, где незадолго до этого прошла эпидемия Эболы. Вскрыли могилы умерших и забрали образцы тканей. Потом направили их для изучения в Москву. С целью, как вы догадываетесь, создания боевого штамма вируса. Работы могли занять долгие годы, но… Но тут русским крупно повезло. Так сказать, несчастье помогло. В апреле 1988 года микробиолог Устинов, один из сотрудников спецлаборатории, заразился Эболой. Проводил инфицирование морской свинки и слишком сильно надавил на шприц. Проткнул бедное животное насквозь и повредил ладонь. Его, естественно, изолировали, лечили…
— Лечение, надо думать, было достаточным? — снова меня потянуло на версии и предположения.
