Из человечьих чувств ему знакомы три:
Страх, жадность, ненависть.
Он воплощался на бегу…
Максимилиан Волошин
В оранжевом небе, апельсиновом сне приятно летать.
Плывут облака. Тянутся вдаль длинными бело-серебристыми полосами, с краями, отороченными красновато-жёлтой рассветной каймой.
Где-то внизу, далеко-далеко, туманная дымка, будто речная вода, течёт по верхушкам деревьев, спокойным теченьем своим мерно покачивая ветки.
И туманная река мелеет, тает и исчезает под лучами солнца.
Воздух лёгок и крылья не нужны, чтобы держаться в небе.
Тёплый свет…
Краешек сна согрет был утренним солнцем.
Солнце было во сне, в уходящем сне, жёлтый луч, растворённый в воздухе.
Вдох и выдох, пробуждение, ранний рассвет в середине лета, июльский рассвет.
«Так рано…»
Владимир открыл глаза.
Сон ушёл, но солнце осталось.
«Кажется, никогда ещё я не забирался так высоко… в небо…»
Чайные шторы качались от лёгкого ветра.
Из открытой форточки тянуло рассветной прохладой.
Софья не любила оставлять на ночь включённым кондиционер, и Владимир, подчиняясь супруге, оставлял на ночь окно приоткрытым, или форточку, как сейчас.
«Как же рано я проснулся! С чего бы это вдруг? Такой хороший сон был… Такой лёгкий, спокойный…»
Он аккуратно отодвинул краешек одеяла, повернулся, чтобы посмотреть на жену.
И увидел, что она не спит, а, положив голову на локоть, смотрит на него.
— Доброе утро…
И улыбается.
— Доброе…
Голос его со сна звучал неразборчиво и глухо. Ему показалось, что он и не произнёс эти слова, а проворчал.
Звук его голоса напоминал ему ворчание потревоженного и недовольного нелёгкой своей жизнью старого пса.
«Вот ещё! — подумал Владимир. — Вот так и жену напугаю. Что у меня со связками? Каждое утро садятся… Или это от сквозняка? Хотя от кондиционера, говорят, вообще можно ангину подхватить, особенно ночью».
Он откашлялся и повторил, стараясь произносить слова как можно чётче. И самым жизнерадостным тоном… Хотя спросонья… Какой уж там!
— Доброе утро!
— Я давно не сплю, — сказала Софья. — Доброе, милый, доброе…
Тёплыми губами она прикоснулась к его щеке. Поцелуй был каким-то удивительно нежным. Почти…
«Материнским?»
— А почему? — удивлённо произнёс Владимир. — Вот и мне что-то не спится. Странно… вчера вернулись поздно. Легли за полночь… Сколько же мы проспали?
— А, может, это уже утро следующего дня? — предположила Софья. — Я себя чувствую такой, такой… Даже не знаю, как сказать. Не просто отдохнувшей, нет. Нет… Счастливой, радостной. Будто тяжесть какая-то упала с души. Знаешь, душа тоже отдыхает!
— Правда? — переспросил Владимир и, потянувшись, посмотрел на часы.
— Половина шестого… Как же быстро душа отдохнула!
Софья засмеялась и погладила его по щеке.
— Глупый ты. Ты спал, а я на тебя смотрела. Лицо у тебя было такое светлое, радостное. Ты улыбался во сне. Похож был на мальчишку. Глупого, счастливого мальчишку.
«Небо… Лет тридцать не летал во сне. Что со мной?»
— А ты? — спросил Владимир. — Что снилось тебе?
Софья привстала. И прижалась к нему. Так, чтобы груди её коснулись его груди.
— Мне снилось…
Владимир обнял её. Сейчас она была для него особенно желанной.
— …Мне снилось, что мы с тобой…
Его возбуждало тепло её тела.
— И что? — спросил он, искусно играя роль непонятливого мужа.
Хотя, конечно, всё уже понял. И был готов…
— …Мы вместе…
Самый сладкий — утренний поцелуй.
— Мы сейчас вместе, — прошептал Владимир.
— Сегодня мы пойдём играть, — прошептала Софья. — Сегодня счастливый день… Я чувствую это! Вова, Володенька, я чувствую! Мы обязательно… А сейчас…
Она целовала его грудь.
И кожа под её поцелуями становилась горячей.
Кофе-машина, с пронзительным свистом перемолов зёрна, зашипела и налила в синюю чашку с витой ручкой щедрую порцию кофе.
Иван зажмурился, втягивая ноздрями тонкий, терпкий кофейный запах с лёгкой винной кислинкой, и довольно заулыбался.
— Ты сейчас на кота похож, — сказала жена, протягивая ему тарелку с бутербродами.
— Я это… смакую, — пояснил Иван. — Запах кофе с утра, особенно если он хорошенько перемолот, а потом вот так, с кипятком… И чтобы обязательно через фильтр. И чтобы не спеша! Это самое главное! Между прочим, эту чудесную машину я сам настраивал.
— Я помню, — сказала Ирина. — Ты уже раза три говорил мне о том, что не доверяешь мастерам из сервиса… Да ешь, наконец! Вань, у тебя времени немного!
Иван посмотрел на часы.
— Да, Ириша, ты права. Как всегда. Эх, нет времени погурманствовать. Всё на бегу, в спешке.
— Так не куда-нибудь летишь, а к итальянцам, — напомнила супруга. — А они по кофейной части мастера…
— Мастера, — согласился Иван.
Для экономии времени он сложил два бутерброда в один и получившийся сэндвич, порадовавший размерами и богатством начинки, должно быть, и самого Джона Монтэгю, четвёртого графа Сэндвича, коли довелось бы его британскому сиятельству увидеть этот удачный кулинарный экспромт, съел в три минуты, непрестанно при том поглядывая на часы.
— Подавишься, — обеспокоенно заметила Ирина, подвигая мужу чашку с кофе. — Запивай же, ради бога… И не буду тебя больше торопить, одно расстройство с тобой!
Иван покачал головой.
— Никогда! — решительно заявил он, прожевав остатки сэндвича. — Я обжора со стажем. Потому и в спортзал бегаю, что потолстеть боюсь. Всё-таки форму надо держать. Представляешь, Николай…
