«Я лечу сквозь сны, как сквозь тёмные тучи.
Свет мне скупо отмерен хозяином осени.
Туманные реки, дожди, ветви-щупальца тянет мир, с осторожность спрута трогает воздух…
Длинные ветви — сквозь осень, тянет мир ко мне, тиной плывёт в мутной воде вечной осени, мир плывёт.
Мировая река подо мной. Берега не пускают меня.
Я лечу над рекой.
Добрая мама…
Ещё время… Ещё немного времени — держи меня, держи над хаосом, над домом Левиафана.
Тёплыми руками, сильными руками — держи.
После смерти ты стала сильнее. Я чувствую тебя, я говорю с тобой, ты рядом со мной, ты стала моей богиней, спасительницей моей.
Моя добрая мама…
Дальний свет, тихий свет мой, надежда моя!
Не погасни, не исчезни — красны края туч.
Не оставляй меня наедине с этой рекой! Не дай сорваться, слететь вниз! Не дай утонуть в ледяной, тяжёлой, мёртвой, серо-зелёной воде!
Уродливые твари, порождения грязи, порождения донного ила, речные змеи поднимаются к свету. Извитые спиралями коричневые тела скользят по поверхности вод, длинные пасти ощерены, выпученные белые глаза следят за мной неотрывно.
Хищными бросками летят они по воде, сопровождая меня.
И ждут, когда прервётся мой полёт.
Не дай мне упасть, не дай мне забыть о тебе!»
«Я, тварь Божия, криттер…»
23 августа 200… года. Последняя запись в дневнике.
* * *
— Вот странная у тебя привычка: на сигаретах экономить…
Ладеев бросил окурок в писсуар и повернулся к Валентину.
— Молчишь, Бек? Правильно делаешь, что молчишь. На «Ротманс» не мог разориться? Неплохо ведь зарабатываешь…
Валентин улыбнулся. Криво и неестественно. Он вообще не любил и не умел улыбаться. Но иной реакции на критику со стороны командира так и не выработал.
Возможно, потому, что от природы был несколько туповат, до крайности молчалив, видом — обманчиво простодушен и робок, и в обычной жизни — слегка заторможен.
Но во время боевых операций, словно срываясь с невидимых тормозов, превращался в молниеносно двигающегося и мгновенно и безошибочно разящего врагов демона, безжалостного и холодно-равнодушного инфернального монстра, словно ворвавшегося в этот мир откуда-то из преисподней, населённой гневными богами и тёмными воинами древних мифов.
В иной ситуации Ладеев, хорошо знавший боевые возможности и послужной список Валентина Муратова, агента с оперативным псевдонимом «Бек», не стал бы, пожалуй, без нужды испытывать судьбу и распекать этого бледного, худенького парнишку со стволом в подмышечной кобуре.
Но теперь, точнее — со вчерашнего дня, когда направили Бека в его оперативную группу, нападки и шутки в адрес бледного стали для Ладеева совершенно безопасны.
Потому что сумасшедший в бою Бек начальство (всё, без исключения) любил по-собачьи честно, чисто и бескорыстно. И готов был простить начальнику любой, даже самый болезненный пинок.
Пинок, за который иного, не начальствующего, боевого товарища легко отключил бы мгновенным и лёгким взмахом руки.
— Признаёшь вину? И не моргай так жалостливо! Чтобы я у тебя ещё раз сигарету попросил!.. Чёрт, как же в горле саднит…
Валентин пожал плечами, продолжая всё так же виновато улыбаться.
Ладеев откашлялся и сплюнул в раковину.
— И туалет у них, в институте этом научном… некультурно оформлен. А ещё учёные! Интеллигентные люди, а вот позаботиться о такой важной вещи как туалет…
И замолчал, неожиданно прервав монолог.
Пискнул Bluetooth-наушник. Ладеев, будто поправляя его, провёл по мочке уха.
— Пошли, — отрывисто бросил он Беку.
На ходу, сунув руку за пазуху, снял «Беретту» с предохранителя.
— Без глушителей работаем, — предупредил он Валентина. — Телохранителя ты снимаешь, я работаю по объекту…
Дверь институтского туалета открылась, и на пороге появился низенький, лысоватый мужичок. Одет мужичок был в серый хозяйственный халат, засаленный ворот которого отчего-то стоял дыбом, будто кто-то пытался то ли слишком энергично поправить его, то ли стянуть халат через голову.
Мужичок прижимал к груди невысокую лестницу-стремянку в три ступени, изрядно измазанную серой извёсткой, и моток синей трёхжильной электропроводки.
Мужичок посмотрел на Ладеева недоумённо и, пробормотав: «Обалдели совсем… в выходной день, в субботу притащились!», попытался было зайти внутрь.
Но Бек боковым ударом в шею тут же уложил его на кафельный, с полудня пятницы не мытый пол.
— Чего так жестоко? — спросил Ладеев.
— На шум выбежит, мешать будет, — пояснил Бек всё с той же детской, виноватой улыбкой.
— Грубый ты, — с неискренней укоризной произнёс Ладеев.
Нагнулся и, подхватив на ходу моток тяжёлый моток проводки, быстрым шагом вышел в коридор.
«Чего это он выдумал?» — удивился Валентин.
Но вслух ничего не сказал, и даже вида не подал. Потому что давно уже затвердил два главных правила: ничему не удивляться и лишних вопросов командиру не задавать.
А в такой ситуации любой вопрос был бы лишним.
«Порадуем «гориллу» осиповскую подарком», — прошептал Ладеев, ускоряя ход.
«Объект на лестнице, охрана — один, без сопровождения» прошипел в ответ наушник.
Они вышли на лестничную клетку. И только там одновременно, заученными и до автоматизма отработанными движениями выхватили стволы.
— Виктор Владимирович, машина у подъезда, — сказал Осипову телохранитель, связавшись с водителем по рации. — Там вохровец какой-то вышел, говорит, что вплотную ставить нельзя. Грозит милицию вызвать!
