Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки - [93]
Я только надеюсь, что в ближайшем будущем я стану достаточно сильной, чтобы справиться со своей печалью и снова стать живым, чувствующим человеком, чтобы вы, Ли и Паула могли гордиться мной.
С благодарностью,
Мэрилин.
Уважаемая Психоаналитик,
Нехорошо! Нехорошо!
Бобби снова и снова повторял, что любит меня и хочет на мне жениться. А теперь он старается держаться на расстоянии, и я не понимаю почему.
Специальная линия, выделенная в Министерстве юстиции для того, чтобы я могла связаться с ним, теперь отключена, и я отчаянно пыталась связаться с ним по основному номеру коммутатора департамента в Вашингтоне RE 7-8200. Но он не отвечал на мои звонки.
Затем с сегодняшней почтой я получила от него записку, в которой он просил меня никогда не звонить и не пытаться каким-либо иным образом связаться с ним или Джеком. Он даже намекнул, что я никогда не была серьезным увлечением для президента, и он просто развлекался со мной. Не вдаваясь в подробности, он написал холодную жесткую записку, которая по характеру больше напоминала Джека, чем Бобби.
Я то рыдаю, то меня охватывает ярость. Я позвонила моему другу Роберт Слэзеру и рассказала ему, что, хотя Джек Кеннеди первым холодно порвал со мной, именно Бобби мне никак не удается выкинуть из головы.
После разговора со Слэзером мне стало только хуже. Он сказал:
— Очнись, Мэрилин! Где твой здравый смысл? Как ты могла подумать, что генеральный прокурор Соединенных Штатов разрушит свою карьеру и поставит под угрозу свое будущее президентство, женившись на тебе? У него счастливый брак и одиннадцать детей. Я могу поверить, что он развлекался с тобой — какой мужчина не хотел бы переспать с Мэрилин Монро? Но ты не можешь надеяться на что-то большее. Прояви благоразумие ради разнообразия. Спустись с облаков и забудь обо всем.
Я ожидала от него большего сочувствия. Во всяком случае, я с ним не согласна. Может быть, произошла какая-то ужасная ошибка, например, телефонная компания из-за недоразумения отключила не ту линию. Или вполне возможно, что Бобби прислал мне записку, предназначенную для кого-то еще, и он приползет ко мне на коленях, так же как Джо Ди Маджио, когда я сказала ему, что подала на развод.
Я позвонила моему хорошему другу Труману Капоте и поделилась с ним обидой на Кеннеди, которые так отвратительно обошлись со мной. Он пытался утешить меня и посоветовал:
— Не плачь из-за Джека Кеннеди! Они оба паршивые любовники. Даже если собрать всех мужчин из семьи Кеннеди в одном месте, то и тогда из них всех не сотворить одного стоящего мужика. Я знаю. Я жил рядом с ними и много раз видел, как они купаются голыми. Они как кобели. Никто из них не может пройти рядом с пожарным гидрантом и не описать его.
В этом он был прав.
Вчера поздно вечером мне было так одиноко, что, когда таксист привез меня домой, я пригласила его войти. Я не пожалела. Его таланты в постели намного превзошли способности президента Соединенных Штатов Америки. Это помогло — секунд на пять.
Говоря об одиночестве, мне было так необходимо услышать звук человеческого голоса, что я позвонила на горячую линию радиостанции в Лос-Анджелесе. Том Клэй, известный диск-жокей, попросил назвать мое имя. Я сказала:
— Мэрилин Монро.
— Да, а я — Фрэнк Синатра, — ответил он и повесил трубку.
Я была в бешенстве, перезвонила и отчитала его. Потом я почувствовала себя неловко из-за того, что так разозлилась на его совершенно оправданную реакцию, и предложила ему приехать на чашечку кофе со мной.
Он приехал, и мы говорили, главным образом о его жене и детях. Я сказала, что ему очень повезло иметь семью, и о том, как я одинока. Он возразил, к моему удивлению:
— Как вы можете быть одинокой, когда вас любят столько людей?
— Вы когда-нибудь были в доме с сорока комнатами, Том? Ну, умножьте мое одиночество на сорок, и вы поймете, насколько я одинока, — ответила я.
Люблю,
Мэрилин.
Уважаемая Психоаналитик,
Кто бы мог подумать, что Фрэнк Синатра окажется последней каплей, которая переполнит чашу моего терпения? После всех долгих лет нашей близкой дружбы просто непостижимо, что это должно было произойти именно сейчас, когда я так нуждаюсь в участии.
Всякий раз, когда он был нужен мне, Фрэнк всегда был готов прийти на помощь, и я не могу понять, что заставило его измениться. Когда я рассталась с Артуром, например, Фрэнк был рядом и заботился обо мне как мог.
Как последний подлец, Артур забрал с собой моего бассет-хаунда, Хьюго, когда бросил меня. Я скучала по собаке больше, чем по Артуру. Вы знаете, что Фрэнк купил мне замену Хьюго, «чтобы не было так одиноко»? Этот пес стал моей новой любовью, и я назвала его Маф.
(Шутка! Шутка! Я думаю, что это смешно, даже если вам так не кажется. Мы знаем, доктор, что ваше чувство юмора не очень хорошо развито.) Маф — это сокращение от слова «мафия», и, я думаю, мне не стоит напоминать вам о связи Синатры с мафией. Во всяком случае, я нежно люблю Мафа, и он везде меня сопровождает.
Николай Некрасов — одна из самых сложных фигур в истории русской литературы. Одни ставили его стихи выше пушкинских, другие считали их «непоэтическими». Автор «народных поэм» и стихотворных фельетонов, «Поэта и гражданина» и оды в честь генерала Муравьева-«вешателя» был кумиром нескольких поколений читателей и объектом постоянных подозрений в лицемерии. «Певец народного горя», писавший о мужиках, солдатской матери, крестьянских детях, славивший подвижников, жертвовавших всем ради счастья ближнего, никогда не презирал «минутные блага»: по-крупному играл в карты, любил охоту, содержал французскую актрису, общался с министрами и придворными, знал толк в гастрономии.
Автор настоящего дневника, Христофор-Людвиг фон Иелин, был сыном священника, желавшего сделать из него купца. Христофор, однако, нашел возможность и средства следовать своему призванию: сделаться солдатом. Он принимал участие в походах Рейнских союзных государств в качестве лейтенанта и обер-лейтенанта Вюртембергского полка. Таким образом, попав в Вюртембергский полк, участвовавший в походе Наполеона против России в 1812 году, он является, в качестве простого офицера, очевидцем одного из самых страшных эпизодов всемирной истории, передавая просто и беспристрастно все им пережитое на поле битвы и в плену.
Непокорный вольнодумец, презревший легкий путь к успеху, Клод Дебюсси на протяжении всей жизни (1862–1918) подвергался самой жесткой критике. Композитор постоянно искал новые гармонии и ритмы, стремился посредством музыки выразить ощущения и образы. Большой почитатель импрессионистов, он черпал вдохновение в искусстве и литературе, кроме того, его не оставляла равнодушным восточная и испанская музыка. В своих произведениях он сумел освободиться от романтической традиции и влияния музыкального наследия Вагнера, произвел революционный переворот во французской музыке и занял особое место среди французских композиторов.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.
Фаина Раневская — сплошное противоречие. Беспардонное хамство и нежная беспомощность души, умение обзаводиться врагами на каждом шагу и находить удивительных и верных друзей, необразованность с одной стороны и мощный интеллект — с другой, умение делать карьеру и регулярное сиденье без ролей. И — одиночество… О Раневской много злословили — ей ставил диагноз «психопатка» еще при жизни, ее обвиняли в аморальных связях, ее откровенно боялись! Представьте, что Фаина Раневская входит в кабинет психотерапевта, устраивается на кушетке и начинает говорить.
Когда промозглым вечером 31 октября 1910 года старшего врача железнодорожной амбулатории на станции Астапово срочно вызвали к пациенту, он и не подозревал. чем обернется эта встреча. В доме начальника станции умирал великий русский писатель, философ и одновременно – отлученный от церкви еретик, Лев Николаевич Толстой. Именно станционному доктору, недоучившемуся психиатру предстояло стать «исповедником» гения, разобраться в противоречиях его жизни, творчества и внутрисемейных отношений, а также вынести свое медицинское суждение, поставив диагноз: аффект-эпилепсия.
Звонок в четыре утра не предвещает ничего хорошего. Особенно если на дворе 1946 год, вы психиатр, а голос в трубке поручает определить, склонна ли к самоубийству опальная поэтесса Анна Ахматова…Теперь у Татьяны Никитиной есть всего несколько дней, чтобы вынести вердикт, а заодно и понять, что будет, если ее диагноз окажется не таким, какого от нее ждут.