Мемуары папы Муми-тролля - [11]

— Не запачкайте палубу, — предупредил Фредриксон, когда мы втаскивали банку вместе со Шнырьком на борт. — Как поживаешь, дорогой племянник?

— Я чуть с ума не сошел! Подумать только! Упаковываю вещи, а тут наводнение… Все вверх дном. Я потерял свой самый лучший оконный крючок и, кажется, стержень, которым прочищают трубки. Ой! Что теперь будет?

И Шнырек с известным удовлетворением начал по новой системе приводить в порядок свою коллекцию пуговиц. Прислушиваясь к тихому плеску колес «Морского оркестра», я сел рядом с Фредриксоном и сказал:

— Надеюсь, мы никогда больше не встретимся с дронтом Эдвардом. Как ты думаешь, он ужасно зол на нас?

— Ясное дело, — отвечал Фредриксон.

Глава третья, в которой я запечатлел свой первый славный подвиг — спасение утопающей, его трагические последствия, некоторые свои мысли, а также дал описание повадок клипдасс

Зеленый приветливый лес остался позади. Все вокруг нас стало огромным и невиданным. По крутым склонам берегов с ревом и фырканьем рыскали неведомые страшные животные. К счастью, на борту нашего парохода было двое таких, на которых можно было положиться: я и Фредриксон. Юксаре ничего не принимал всерьез, а интересы Шнырька не простирались дальше его банки из-под кофе. Мы поставили ее на баке, и она мало-помалу стала просыхать на солнце. Но самого Шнырька нам так никогда и не удалось отмыть дочиста, и он навсегда приобрел слабый розоватый оттенок.

Конечно, у Фредриксона нашлась на борту золотая краска — меня бы удивило, если бы у него не оказалось такой жизненно необходимой вещи, — и мы украсили пароход моей золоченой луковицей.

Пароход медленно продвигался вперед. Я чаще всего сидел в навигационной каюте и, слегка пощелкивая по анероиду, с некоторым удивлением смотрел, как проплывают мимо берега. Иногда я выходят на капитанский мостик и бродил там в раздумье. Особенно нравилось мне думать о том, как поражена была бы Хемулиха, если б могла видеть меня, равноправного совладельца речного парохода, искателя приключений. По правде говоря, так ей и надо!

Однажды вечером мы вошли в глубокий пустынный залив.

— Не по душе мне этот залив, — заявил Юксаре. — Его вид вызывает Предчувствия.

— Предчувствия! — как-то странно произнес Фредриксон. — Племянник! Бросить якорь!

— Сейчас, сию минуту! — крикнул Шнырек и почему-то швырнул за борт огромную кастрюлю.

— Ты выбросил наш обед? — спросил я его.

— Какое несчастье! — воскликнул Шнырек. — Извините! В спешке так легко ошибиться! Я был ужасно взволнован… Ничего, вместо обеда получите желе — если только я его найду…

Все, что произошло, было в духе таких зверьков, как Шнырек.

А Юксаре, стоя у перил, блестящими глазами смотрел на берег. Сумерки быстро опускались на гребни гор, которые ровными пустынными рядами уходили к горизонту.

— Ну как там твои Предчувствия? — спросил я.

— Тише! — прошептал Юксаре. — Я что-то слышу… Я навострил уши, но услышал лишь, как слабый прибрежный ветер свистит в мачтах «Морского оркестра».

— Ничего, кроме ветра, — сказал я. — Пойдем зажжем керосиновую лампу.

— Я нашел желе! — закричал вдруг Шнырек и выскочил из банки с мисочкой в лапках.

И вот тут-то вечернюю тишину прорезал одинокий протяжный и дикий вой, от которого шерсть на затылке встала у всех дыбом. Шнырек даже вскрикнул и выронил мисочку.

— Это Морра, — объяснил Юксаре. — Нынче ночью она поет свою охотничью песню.

— А она умеет плавать? — спросил я.

— Этого никто не знает, — ответил Фредриксон.

Морра охотилась в горах. Она страшно выла, и более дикого воя мне никогда не приводилось слышать. Вот вой стал стихать, потом вдруг приблизился к нам и наконец исчез…

Наступившая тишина была еще ужаснее. Мне показалось, что в свете восходящего месяца я вижу тень Морры, летящей над землей.

Потянуло холодом.

— Смотрите! — воскликнул Юксаре.

Кто-то примчался галопом на берег и стал в отчаянии метаться по нему.

— Вот этого, — мрачно изрек Фредриксон, — сейчас съедят.

— Только не на глазах у муми-тролля! — воскликнул я. — Я спасу его!

— Не успеешь, — охладил меня Фредриксон. Но я уже решился. Я влез на перила и торжественно произнес:

— Могилу безвестного искателя приключений не украшают венками, но вы хотя бы поставьте мне гранитный памятник с изображением двух плачущих Хемулих!

С этими словами я бросился в черную воду и нырнул под кастрюлю Шнырька. Кастрюля булькнула.

Бам! С достойным восхищения самообладанием вывалил я из нее жаркое. Затем быстро поплыл к берегу, подталкивая кастрюлю мордочкой.

— Наберитесь мужества! — кричал я. — К вам плывет Муми-тролль! Где это видано, чтобы морры безнаказанно поедали кого им вздумается?

С вершины горного склона с грохотом сорвались камни. Охотничья песнь Морры снова смолкла, слышалось лишь жаркое пыхтенье — все ближе, ближе, ближе…

— Прыгай в кастрюлю! — крикнул я несчастной жертве.

И тут же что-то плюхнулось, а кастрюля по ручки погрузилась в воду. Кто-то цеплялся в темноте за мой хвост… Я поджал его… Ха! Славный подвиг! Герой-одиночка! Началось историческое отступление к пароходу «Морской оркестр», где в тревожном ожидании томились мои друзья.

Спасенный был тяжел, очень тяжел. Но я плыл со скоростью ветра. Под жалобный вой Морры, которая, стоя в одиночестве на берегу, выла от голода и злобы (как выяснилось, плавать она не умела), я одолел пролив, взобрался на борт, сполз на палубу, и, тяжело дыша, вытряхнул спасенного из кастрюли.