Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты - [56]

Ибо в действительности «Божественная Комедия» поистине объемлет все: в ней сведены воедино добытые знания и мечты о неведомом. Когда земля уходит из-под ног человека, крылья поэта возносят его к небу, и, читая эту изумительную поэму, не знаешь, чем больше восхищаться — познаниями ума поэта или прозорливостью его воображения.

Данте — это воплощенное в человеке средневековье с его суевериями, богословской поэзией и феодальным республиканизмом. Без Данте нельзя понять итальянскую литературу XIII века, как Францию XIX века нельзя понять без Наполеона; подобно Вандомской колонне, «Божественная Комедия» — неотъемлемая часть своей эпохи.

Но вот в чем вопрос: послужит ли наше восхищение поэтом достаточной поддержкой в работе, к которой мы теперь приступаем? Достанет ли у нас духа, следуя за Данте, как сам он следовал за Вергилием, одолеть все три этапа его странствий? Спуститься вместе с ним в Ад и воспарить вместе с ним к Небесам? Не знаю: подобная работа должна занять целую жизнь, и, даже если предположить, что Господь даст нам для этого сил, предоставит ли он достаточно времени? Разумеется, нам не занимать ни желания, ни воли, однако мы не берем на себя никаких обязательств, ибо обещать следует лишь то, что можешь исполнить, а перед лицом подобного начинания следует признать свое слабосилие и ограничиться словами: «Я сделаю как можно лучше все, на что способен».

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Поэт сбивается с дороги в темном лесу и, устрашенный его диким видом, пытается выбраться оттуда. Наконец, достигнув края леса, он оказывается у подножия холма и хочет взобраться на него, но этому мешают три хищных зверя, преграждающие ему дорогу. В этот момент появляется Вергилий и объявляет ему, что единственная дорога из этого леса ведет через Ад. Данте соглашается на опасное странствие и отправляется в путь.

1. В средине нашей жизненной дороги,[30]

Объятый сном, я в темный лес вступил,[31]

Путь истинный утратив в час тревоги.

4. Ах! Тяжело сказать, как страшен был

Сей лес, столь дикий, столь густой и лютый,

Что в мыслях он мой страх возобновил.

7. И смерть лишь малым горше этой смуты!

Но чтоб сказать о благости небес,

Все расскажу, что видел в те минуты.

10. И сам не знаю, как вошел я в лес:

В такой глубокий сон я погрузился[32]

В тот миг, когда путь истинный исчез.

13. Когда ж вблизи холма я пробудился,[33]

Где той юдоли положен предел,

В которой ужас в сердце мне вселился, —

16. Я, вверх взглянув, главу холма узрел

В лучах планеты, что прямой дорогой

Ведет людей к свершенью добрых дел.

19. Тогда на время смолк мой страх, так много

Над морем сердца бушевавший в ночь,

Что протекла с толикою тревогой.

22. И как успевший бурю превозмочь,

Ступив чуть дышащий на брег из моря,

С опасных волн очей не сводит прочь:

25. Так я, в душе еще со страхом споря,

Взглянул назад и взор вперил туда,

Где из живых никто не шел без горя.[34]

28. И отдохнув в пустыне от труда,

Я вновь пошел, и мой оплот опорный

В ноге, стоящей ниже, был всегда.

31. И вот, почти в начале крути горной,

Покрытый пестрой шкурою, кружась,

Несется Барс и легкий и проворный.[35]

34. Чудовище не убегало с глаз;

Но до того мне путь мой преграждало,

Что вниз сбежать я помышлял не раз.

37. Уж день светал и солнце в путь вступал

С толпою звезд, как в миг, когда оно

Вдруг от любви божественной прияло

40. Свой первый ход, красой озарено;

И все надеждою тогда мне льстило:

Животного роскошное руно,

43. Час утренний и юное светило.

Но снова страх мне в сердце пробудил

Свирепый Лев, представший с гордой силой.

46. Он на меня, казалось, выходил,

Голодный, злой, с главою величавой,

И, мнилось, воздух в трепет приводил.

49. Он шел с Волчицей, тощей и лукавой,

Что, в худобе полна желаний всех,

Для многих в жизни сей была отравой.

52. Она являла столько мне помех,

Что, устрашен наружностью суровой,

Терял надежду я взойти наверх.

55. И как скупец, копить всегда готовый,

Когда придет утраты страшный час,

Грустит и плачет с каждой мыслью новой:

58. Так зверь во мне спокойствие потряс,

И, идя мне навстречу, гнал всечасно

Меня в тот край, где солнца луч угас.[36]

61. Пока стремглав я падал в мрак ужасный,

Глазам моим предстал нежданный друг,

От долгого молчания безгласный.

64. «Помилуй ты меня! — вскричал я вдруг,

Когда узрел его в пустынном поле, —

О кто б ты ни был: человек, иль дух!»

67. И он: «Я дух, не человек я боле;

Родителей ломбардцев я имел,

Но в Мантуе[37] рожденных в бедной доле.

70. Sub Julio[38] я поздно свет узрел,

И в Риме жил в век Августов счастливый;

Во дни богов в лжеверье я коснел.

73. Я был поэт, и мной воспет правдивый

Анхизов сын, воздвигший новый град,

Когда сожжен был Илион кичливый.[39]

76. Но ты зачем бежишь в сей мрак назад?

Что не спешишь на радостные горы,

К началу и причине всех отрад?»

79. «О, ты ль Вергилий, тот поток, который

Рекой широкой катит волны слов? —

Я отвечал, склонив стыдливо взоры.[40] —

82. О дивный свет, о честь других певцов!

Будь благ ко мне за долгое ученье

И за любовь к красе твоих стихов.

85. Ты автор мой, наставник в песнопенье;

Ты был один, у коего я взял

Прекрасный стиль, снискавший мне хваленье.

88. Взгляни: вот зверь, пред ним же я бежал…