Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты - [37]

Осенью кардинал приехал во Флоренцию; великая герцогиня и ее муж находились на вилле Поджо а Кайано; кардинал отправился туда, чтобы присоединиться к ним, и был принят Франческо и Бьянкой так, как если бы между ним и супругами никогда не пробегало ни малейшего облачка. Бьянка была внимательна к деверю до такой степени, что поинтересовалась, каким кушаньям он отдает предпочтение, и узнала, что более всего ему нравится некий пирог с кремом, который, как оказалось, она превосходно умела готовить сама.

Настал час ужина; великий герцог, великая герцогиня и кардинал сидели за столом втроем; то был семейный ужин, и потому протекал он чрезвычайно весело. Бьянка сама подавала угощенья, и кардинал вкушал их, выказывая такое доверие, что на это было приятно смотреть.

Дело в том, что на пальце у Фердинанда был перстень с прекраснейшим опалом, который в свое время подарил ему великий герцог Козимо, его отец; этот опал, благодаря определенной химической обработке, которой он подвергся, имел свойство тускнеть, когда его подносили к отравленной пище. Меж тем опал сверкал, ужин протекал весело, и кардинал по-прежнему ел все подряд.

Наконец, настал черед десерта, и на стол был подан пирог, любимое кушанье кардинала. Франческо, несмотря на знаки, которые подавала ему Бьянка, рассказал брату, что перед ними изделие великой герцогини, которая, зная пристрастие деверя к такого рода сладкой выпечке, пожелала изготовить этот пирог собственноручно. Фердинандо учтиво поклонился, принялся восторгаться любезностью невестки, но заявил, что к своему великому сожалению не может отдать должное этому блюду, поскольку сыт по горло.

Перед этим Фердинандо успел поднести перстень к пирогу, и опал потускнел.

— Ну что ж, — промолвил Франческо, — коль скоро ты не хочешь отведать своего любимого кушанья, мне придется попробовать его самому, а то скажут, что Бьянка старалась напрасно.

С этими словами он отрезал кусок пирога и положил его на свою тарелку.

Бьянка попала в собственную ловушку: если она остановит мужа и признается во всем, она погибла; если она позволит ему съесть отравленную пищу и он умрет, она опять-таки погибла, ибо ей была известна ненависть, которую питал к ней Фердинандо. И тогда с присущим ей мужеством она приняла благородное и смелое решение, единственно правильное, которое можно было принять в подобных обстоятельствах: она отрезала себе такой же кусок пирога и съела его.

На другой Франческо и Бьянка были мертвы.

Кардинал Фердинандо объявил во Флоренции, что его брат и невестка скончались от малярии, сложил с себя духовный сан и вступил на престол.

Франческо был посредственным государем, не наделенным ни большим умом, ни мужеством; унаследовав от отца любовь к химическим наукам, он почти все время, какое не уходило у него на удовольствия, проводил в своей лаборатории; именно там он работал с министрами и оттуда управлял великим герцогством, одновременно с этим придумывая способ расплавлять горный хрусталь и отыскивая средство изготовлять фарфор такого же превосходного качества, как китайский и японский; кроме того, он изобрел бомбы, придумал способ взрывать их в нужное время и поделился секретом с Филиппом II и доном Хуаном Австрийским, которые не решились воспользоваться этим новым изобретением, опасаясь, что оно способно принести больше ущерба тем, кто его употребит, нежели тем, против кого оно будет употреблено; именно он познакомил Флоренцию с искусством инкрустации камнями твердых пород, изготавливал инкрустированные столешницы и раздаривал их своим друзьям; к тому же он превосходно умел оправлять драгоценные камни и (на манер Бенвенуто Челлини, который давал ему, еще совсем юному, уроки) и имитировать подлинные камни поддельными, а также, подобно своему отцу, составлял (благодаря глубокому знанию ботаники) вытяжки, бальзамы и лечебные масла, яды и противоядия.

Что же касается искусств, то Франческо жил в ту эпоху, когда государю было просто непозволительно быть чуждым живописи, ваянию и зодчеству; вплоть до двадцати трех лет он успешно обучался рисунку и изящной словесности; фра Игнацио Данти наставлял его в математике и космографии; Пьеро Веттори обучил его греческому языку и латыни настолько, что он мог бегло говорить на них; наконец, Джамболонья, дававший ему уроки рисунка и ваяния (благодаря чему он своими собственными руками изготавливал стеклянные вазы достаточно изящного стиля), стал его любимым архитектором и спроектировал для него дворец и сады Пратолино. Аллегорическая скульптура Апеннин, которую можно увидеть там еще и сегодня, является образчиком упадка стиля того времени: когда появляются колоссы, искусство уходит. Колосс Родосский, колосс Нерона и колосс Пратолино принадлежат эпохам упадка в греческом, римском и тосканском искусстве.

Франческо энергично продолжал расширять галерею Уффици, начатую отцом, и добавил к ней, следуя планам Буонталенти, своего придворного архитектора, прекрасный зал Трибуны, который «Венера Медицейская», «Венера» Тициана и портрет Форнарины превратили в святилище.

Если бы Франческо умер в Поджо а Кайано один, то, вспомнив кое-какие добрые качества, присущие ему в юности, флорентийцы, вполне возможно, скорбели бы о нем, но он умер там одновременно с Бьянкой и, в силу этого обстоятельства, смерть герцога сделалась для них чуть ли не праздником.