Матрица Справедливости - [9]

Захлопнув дверцу, Люси кинулась в сторону входа в больницу. Она потеряла полчаса в пробке и теперь торопилась. На бегу она увидела в сквере Мика, а рядом — какого-то грязного типа. Она бросилась на защиту, как наседка. За время болезни Мика ее любовь к нему превратилась в материнскую. Иногда она даже носила ему домашнюю еду, хотя он помнил, что она ненавидела готовить, а в больнице кормили на убой.

Мик встал и попытался защитить бродягу от гнева Люси. Тот поспешно ретировался, продолжая выкрикивать благодарности и извинения, и Люси, взяв Мика за руку, как строгая мать, повела его к машине.

Поскакали

Сентябрь 1147 года выдался сухим и теплым, и крестоносцы продвигались на восток, не встречая особых преград. На шатком кораблике, перевозившем их через Пролив, Джекоба все время тошнило. Эдвард не отходил от него и прикладывал ко лбу холодную тряпицу, чем окончательно заслужил доверие хозяина. После этого Джекоб обращался с ним скорее как с товарищем, чем как со слугой, особенно когда услышал, что и в Иерусалим, возможно, придется плыть по морю.

В Орлеане их небольшой отряд примкнул к огромной армии французов с самим королем во главе. Англичане пристроились в хвост кавалькады, где им доставалась вся пыль, поднятая копытами, и все испражнения французских лошадей.

Однажды, где-то в Баварии, Джекоб послал Эдварда в деревню запастись провизией. Армия разрасталась, и это становилось все сложнее, особенно не зная местного диалекта. Вечером, когда все остановились на ночлег, Эдвард продолжил путь, рассчитывая за ночь обогнать караван и уйти с обобранной земли.

Всю ночь он шагал, минуя палатки и разбросанные по земле тела, мимо дремлющих часовых и беспокойно ржущих лошадей. Несколько раз, обессиленный, он останавливался, ложился на землю передохнуть и клал под голову острые камни, чтобы не заснуть надолго. Наконец королевский шатер остался у него за спиной. Было, казалось, все так же темно и далеко до рассвета, но звезды уже начали гаснуть. Пройдя по дороге еще несколько миль, он свернул на утоптанную тропинку, надеясь попасть в еще неопустошённую деревню.

Деревня действительно открылась ему, когда он взобрался на очередной холм. Светало. Солнце, еще невидимое, осветило холмы, выхватив из серого в утреннем сумраке леса несколько кленов, пожелтевших раньше других. Следом вдалеке зазолотилась, волнуясь на ветру, пшеница. Слышалось блеяние. Глядя на эту умиротворенную картину, не верилось, что в нескольких милях — шумный, смердящий и беспорядочный караван крестоносцев. Оглядевшись вокруг, Элиазар сел на землю и принялся молиться, всего второй раз за последний месяц.

До сих пор ему на удивление хорошо удавалось скрываться, хотя и ценой некоторых сделок с совестью: он оставил дома талес, редко молился, и постоянно ел трефное. Чем дальше от дома, чем пестрее воинство — тем меньше внимания привлекали его черты и манеры, необычные для простолюдинов юга Англии. Чтобы не выделяться, он привык пить и перестал мыться. Выпивать ему даже стало нравиться. Пиво роднило его с остальными.

Закончив молитву, он зашагал к ближайшему дому. Кажется, он был здесь первым — не зря он шел всю ночь. За несколько английских монет, которые хозяин явно видел впервые, Элиазар купил несколько буханок хлеба, большую голову необычно пахнущего сыра и бочонок пива. Несколько дней назад они впервые попробовали германское пиво и с тех пор мечтали повторить — опьянение было легким и веселым, а не таким тягучим и сонным, как от английского эля. В тот вечер даже граф, обычно нелюдимый, снизошел до костра своего воинства и вместе со всеми ревел баллады про короля Артура.

С трудом запихнув добычу в мешок и жестами поблагодарив хозяев, Эдвард с некоторым сожалением двинулся назад. Уже совсем рассвело, и он решил пойти прямиком через лес. Он забежал вперед, по его подсчетам, на день пути. Спешить навстречу хозяину было ни к чему — лучше залечь спать где-нибудь недалеко от дороги и дождаться его.

В лесу сладко пахло незнакомыми ягодами, или, быть может, цветами. Узкая тропинка вела вниз по высокому берегу небольшой, но довольно бурной речки. Эдвард медленно шел, слушая реку и птиц, и вдруг услышал показавшийся ему неуместным топот копыт. Вскоре появился и всадник. Эдвард вжался в кусты, и увидел, что это женщина. Она пронеслась, не заметив его, но двадцатью шагами дальше ее лошадь оступилась и заскользила вниз по крутому склону. Всадница натянула поводья, лошадь окончательно потеряла равновесие, и, цепляясь друг за друга, они кубарем покатились вниз к реке.

Через мгновение Эдвард был уже внизу.

Женщина была молода и красива. На ней было грубое походное платье, но ожерелье с крупными рубинами и изумрудами выдавало ее знатное происхождение. Она была без сознания, по лицу из раны на лбу стекала струйка крови. Эдвард присел перед ней на корточки и водой из реки промыл рану. Она открыла глаза, и он еще раз подивился ее красоте, так не похожей ни на темноглазых еврейских девушек, ни на крепко сбитых английских крестьянок. Незнакомка была старше, чем ему сначала показалось: сначала он дал ей лет восемнадцать, но пронзительно серьезные глаза выдавали женщину зрелую.