Матрица Справедливости - [24]

Эти глаза еще стояли перед ней, когда она вернулась домой и снова открыла книгу Элиазара. Она давно перестала задавать себе вопрос: почему Он допускает то, что допускает. На него ответили многие мудрецы. Те, что не смогли ответить — лишились веры. Многие из накопившихся за века ответов Сара знала, и ни один ее не удовлетворял. Она давно отложила вопрос как неразрешимый, но прочитанное заставило ее вернуться к нему. Это тоже был ответ, не хуже многих других.

* * *

Имам посадил Элиазара перед собой, вытащил тонкую книжицу и заговорил нараспев — высоко и немного гнусаво:

— Был Моисей при смерти. И призвал Илию, ученика своего, и сказал: Великое знание дал нам Всевышний. И ответил Илия: да, учитель. И сказал Моисей: ты знаешь лишь половину. На горе Синайской был я, когда Всевышний говорил со мной. Дал он мне Бытие, и Исход, дал Левит, и Числа, и Второзаконие. И дал Матрицу.

И спрашивал Илия: Но ты не учил о матрице, учитель. Какая матрица? Отвечал Моисей: О матрице справедливости говорю я. В ней все грехи и все пороки людские, и все кары за них, какая за что отмерена. И благодеяния, и все награды за них. Не учил я, потому что сомневался в Нем. Теперь не сомневаюсь. Он снова говорил со мной.

И велел Моисей Илие возвестить народу о Матрице, и найти ее на горе Синайской, и дать народу.

Стал Илия учить народ свой, как сказал ему Моисей. И были у него верные ученики числом три: Даниил, Михаил, Гавриил. Но Илия был хромой и слабый глазами, и говорил непонятно. А мать его была египтянкой. Все говорили — что этот урод нас учит? Марк судия и другие говорили против него, будто ложно толкует слова учителя.

Сказал Марк судия так: Все, что сверх Закона — против Закона. Не учи же против Закона, ибо дан он всему племени Авраамову тем, кто выше тебя. Не смущай малых сих, ибо нет веры сыну египетскому.

И изгнали Илию из племени, и ушел он странствовать по пустыне. И странствовал с тремя учениками своими, и искал гору Синайскую, но не нашел ее, ибо не было на то воли Всевышнего.

И пришел он в город Ашкелон, и учил, что будет кара евреям за то, что пренебрегли Законом. И слушали филистимляне, ибо многие братья их погибли в битвах с евреями. И когда заболел Илия, то завещал детям своим хранить его знание и найти Матрицу.

И пошел Нохум, внук его в девятом колене, с учениками, на гору Синайскую, и нашел плиты каменные. Разложил Нохум плиты по вершине, как завещал Илия. И видит: сорока девяти плит недостает. И вопросил Нохум всевышнего: где остальное? И не было ему ответа.

Имам оторвался от страницы. В углу пещеры Элиазар увидел груду каменных плит. Он не замечал ее раньше, принимая за осыпавшийся камень. Люди Имама, переодетые в белое, брали по одной плите и бережно выносили их наружу.

Имам снял с лица торжественное выражение и заговорил обычным голосом:

— Всевышний так и не открыл потомкам Илии недостающих частей Матрицы. Секта Илии угасла, оставив после себя летописи и подробные предписания. Их знание пропало бы, если бы много веков спустя Надим эль-Хаса не надумал выкопать новый колодец и не наткнулся на сундук. Надеясь, разумеется, на монеты, он не без труда вытащил его на поверхность. Взломал. Сундук был полон свитков, исписанных непонятными буквами.

Надим этот был человеком большой учености. Он заперся со свитками в комнате и неделю читал. С тех пор — вот уже четырнадцать поколений — мужчины из рода эль-Хаса приходили сюда — когда раз в году, а когда и чаще. Всевышний благоволил к ним и открыл почти всю Матрицу. Оставалось восстановить несколько полных табличек, да кое-где — стершиеся за века строки.

* * *

— Боря, иди кушать, — донесся из кухни голос матери, а с ним запах борща и еще чего-то, не пробованного с детства. Борис отложил детектив и вышел из комнаты. Все были уже в сборе и сосредоточенно опустошали тарелки под бдительным взглядом хозяйки.

— Боря, завтра бар-мицва сына тёти Рашели, — строго сказала мама, — ты обязательно должен пойти. Рашель будет рада — ты знаешь, она всегда тебя любила. Мальчик, говорят, увлекается математикой. Ему будет интересно с тобой поговорить.

За те три недели, что Борис пробыл в Нью-Йорке, он успел посетить уже три десятка помолвок, бар-мицв, обрезаний, дней рождения, просто обедов с родственниками и знакомыми матери, которым, по ее словам, было приятно, интересно и даже важно с ним познакомиться. Почти на каждом мероприятии присутствовала хотя бы одна хорошая еврейская девушка.

Времена, когда физик, даже выдающийся, мог считаться знаменитостью, давно прошли, и Бориса это вполне устраивало — от нескольких контактов с журналистами у него остались самые неприятные воспоминания. И вот сейчас к нему пришла известность в неузком кругу маминых знакомых. Мама, конечно, и раньше любила похвастаться его успехами, но была обычно довольно сдержана. Теперь же, когда их фамилия несколько раз появилась в обычной, не ученой, прессе, ее гордость приняла, наконец, масштаб, свойственный настоящей еврейской матери.

Когда вереница гостей, отговорив поздравления, потянулась к столу, наконец подошла очередь Бориса. Тётя Рашель, вовсе не приходившаяся ему тётей, набросилась на него с объятьями, обдав густым ароматом духов, и затараторила, спрашивая его мнения о церемонии и о том, как держался маленький Давид, и не дожидаясь ответов. Большеглазый маленький Давид, который только что стал считаться мужчиной, молчал рядом. Стоя чуть в стороне, на мальчика украдкой смотрела раввин — довольно молодая женщина с серьезными серыми глазами. Она была бы красива, если бы не крупная родинка над губой. Подоспевшая мама поспешила их представить, не забыв упомянуть о всемирной известности Бориса. Пожав руки и обменявшись несколькими незначащими фразами, Борис и Сара сказали, почти в один голос: «Мне хотелось бы с вами поговорить».