Матрица Справедливости - [23]

— Сказано — плоть от плоти Моисеевой даст нам знание, — провозгласил старик торжественно.

Араб с ножом нагнулся над Элиазаром и развязал веревки.

Нищий и Фортуна

Мик мерз. Пока ему не пришлось ночевать на улице, он не замечал, какая в Нью-Йорке длинная зима. Он все еще не привык к этому, хотя четвертый год жил в Центральном парке. Есть вещи, к которым нельзя привыкнуть. Люди вокруг него пропадали. Уходили в поисках теплых мест, или умирали. Прошлой зимой маленький Билл лежал мертвый два дня, прежде чем его забрали. Он был совсем твердый, когда его поднимали со скамейки.

Мик пока держался, хотя ему казалось, что с каждой ночью он промерзал все глубже. В нем оставался только теплый комочек размером со сливу чуть выше желудка. Не помогал ни уродливый зеленый ватник, ни гигантские клоунские ботинки, напиханные тряпками. Хуже всего было вечером, когда солнце давно зашло, а заснуть еще не удалось. Мик тогда сидел на скамейке, сжавшись в клубок, и дрожал, не замечая своего тихого воя.

В такой вечер она и пришла. Костлявые пальцы платанов смотрели в темное небо, стареющая луна мелькала в осколках стекла, а она стояла над Миком и улыбалась. От нее пахло теплом.

Нет, конечно, от нее пахло так же, как и от остальных жителей Центрального парка, как и от самого Мика, но этого запаха он давно не замечал. Пахло теплом. На ней были обвисшие чулки, когда-то бывшие оранжевыми. Или коричневыми. Джинсовая юбка на три размера шире костлявых бедер, заколотая на талии английской булавкой. Легкая куртка — Мик в такой околел бы в первый же час. И все-таки от нее пахло теплом. И она улыбалась.

— Пойдем! — она пританцовывала от холода или нетерпения.

Голос у нее был неожиданно высокий. Редкость здесь. Но не визгливый.

— Ммма? — спросил Мик.

— На сто третью. Я нашла теплое место. Слышишь меня? Теплое место! Теплое место! Теплое место! — она осеклась и обернулась по сторонам, — это будет наш секрет. Ты никому не расскажешь, правда? — она хихикнула.

— Нет, — подтвердил Мик, с наслаждением прислушиваясь к звучанию свого голоса. Это было одно из десятка слов, которые стали у него получаться в последнее время.

— Тогда вставай. Идем.

И они пошли. Два длинных и не меньше двадцати коротких, продуваемых насквозь кварталов. По дороге Мик выклянчил у редких прохожих два доллара. Поздно вечером хорошо дают. Один из усвоенных им трюков. Если он когда-нибудь сможет писать, он напишет об этом рассказ. Или статью. Или диссертацию. Доктор попрошайничества Мик Карсон.

Мик всегда смотрел людям в глаза, когда просил деньги. Самое трудное — поймать их взгляд, блуждающий с лохмотьев — на уличные фонари — на свои туфли. Обходящий глаза на безопасном расстоянии. Если клиент забывал об осторожности и беспечно смотрел Мику на лоб или на шею, он был обречен. Мик бережно перехватывал взгляд, и тогда прохожий уже не мог оторваться от его немигающих внимательных глаз. И не мог не подать.

Очень просто, но другие на это не решались. Их глаза бродили вокруг да около, размазываясь по лицу клиента. Мик не делился своими секретами, да и не мог бы. Но сейчас ему хотелось похвастаться. У нее — Теплое место, у него — Взгляд.

Она резко остановилась. Мик не сразу разглядел за буквами граффити железную дверь. Когда она лязгнула за спиной, холодная рука легла Мику на запястье и потащила вглубь — налево — еще вглубь — еще куда-то.

В кромешной тьме — ослепительная зажигалка. Чуть мягче — свеча. Вокруг — трубы, раскрашенные в темные цвета. Красный и синий? В углу — картонная коробка.

Она — нагнувшись над коробкой, выставив тощий зад, раскидывая по полу тряпье толстым слоем. Бутылка толстого стекла, торжествующий голос: «Гуляем!», гортанный пьяный хохоток. Жгучая жидкость, тепло в горле.

Снова рука — «Садись!». Хлеб — сухой, но много. Ее смех, когда он давится от жадности. «Я не отберу!» Еще глоток. Теплая труба за спиной. Тепло. Тепло внутри и снаружи. Пиджак под головой. Пуговица под ухом — мешает. «Спи!»

Совершенная темень. Рядом храп и запах спиртного. Как ее звать-то? Почему она меня сюда привела?

— Не спишь?

— Нет.

— Так ты говоришь немного?

— Мм… мммм.

— Понятно. Меня Лиз зовут. Тебя?

— Мммм.

— Понятно.

— Ммм. Мик! Мик! И Лиз! — он сам удивился, что смог это произнести. Наверное, потому что он еще сонный.

— Ух ты! Здорово! Тебе жарко?

Пальцы, вытирающие капли пота с его лба. Руки, заботливо стягивающие куртку. Вопросительный взгляд. Отвратительные ботинки, пинком отброшенные в сторону. Еще взгляд. Игривый. Мутный. Ласковый. Ее пальцы на его веках.

— Спи. Спи. Ты будешь здесь со мной жить, да? Не могу же я одна. Спи.

— Ммм.

* * *

Сара вернулась в Нью-Йорк налегке. Она не могла представить себе эти тысячи черных книг в своей маленькой квартире. Из всей библиотеки она взяла только древний Талмуд и книгу Элиазара. Новый римский раввин от благодарности прослезился и неожиданно поцеловал ей руку.

Она остановилась у светофора. Хотела сунуть доллар в протянутую ладонь. В кошельке, как назло — только лиры. Не мигая и не отрываясь, попрошайка смотрел на нее. Глаза даже казались честными. Профессиональный трюк? А если нет? Сара неловко улыбнулась и вложила в руку карточку с адресом благотворительной кухни при синагоге.