Мать и сын - [52]

Ха, однако чудно́: Вими поднялся наверх, но в комнату не вошел. Он проследовал прямиком в кухоньку, и слышно было, как он поставил на пол свою скрипку в культмассовом футляре. Судя по рывку, которым был распахнут холодильник, я сделал заключение, что мой спутник жизни счастливым себя в данный момент не чувствует. Разумеется, такого рода предприятия, как то, в которое сегодня в полдень пустился Вими, бывают не из легких: либо парень свое получил, либо нет, — но если получил — как далеко все это зашло? Семья мальчика, сокурсники, владелец дома, квартирная хозяйка и так далее — они, разумеется, не должны были ничего прознать, ни под каким видом. И что потом: начинать что-нибудь, вить любовное гнездышко?.. Но где?..

И все-таки я заключил, что для меня, принимая во внимание все обстоятельства, было бы лучше, если бы Вими в этот полдень одержал победу… Во имя желанного мира, в первую очередь, однако, если поразмыслить, и похотливые, нечистые, извращенные мечты также играли роль, потому что я очень хотел бы еще раз встретить того юного музыкантика любви, которого всего раз-то и видел… Наперед никогда не знаешь… Он был великолепен, этот худощавый, светловолосый, похожий на девушку и туповатый зверек, в этом своем детском свитерке в клеточку и невинных, чуть мешковатых брюках, с сияющей лучшая-в-мире-жевательная-резинка физиономией, этот-шампунь-изменит-вашу-жизнь-шевелюрой и всегда чуть приоткрытым по-пробуйте-бесплатно-эту-зубную-пасту ртом: к его физическому облику, насколько я помнил, придраться было нельзя, — за исключением того, что у него, по-видимому, не были вырезаны гланды.

Как быстро все-таки скачут наши мысли… Не успело одно обожаемое существо выйти за порог, как уже вожделеешь к другому… Разве не было уже одно это преступной изменой «Матросику», который теперь вместе с «Паулом» и «Даном» возвращался в машине в большой город Р.?.. И теперь я поймал себя на том, что только что, мгновение назад, обдумывал, что надо бы мне убрать пустой стакан Матросика и запрятать его куда-нибудь, и вот, в этот самый момент, я вновь думаю о том же… «Прежде нежели пропоет петух…»

Судя по звукам, которые доносились из кухни — бичом нашей семьи была довольно сильная глухота, но я обладал слухом пустынной лисицы — Вими рылся в холодильнике не только на предмет попить: он намеревался поесть. Тот факт, что он испытывал голод и собирался немедленно утолить его, в совокупности с тем, что он не заглянул с порога в комнату, дабы уведомить меня о своем возвращении, внушил мне весьма серьезные основания заподозрить, что визит к скрипичному принцу не доставил ему никакого наслаждения, кроме музыкального. Он был голоден и хотел пить, поскольку ему не дали отведать «белого юношеского сока», утоляющего всякий голод и всякую жажду, и ему пришлось, жаждущему и, возможно, чересчур робкому для того, чтобы выказывать хоть какие-то откровенные знаки внимания, весь день довольствоваться чаем и одним-единственным кругляшком пересохшего печенья, украшенного посередине пыльным подобием цуката. Одному Богу известно, что еще может случиться, если он сейчас войдет в комнату… Мой малодушный страх возрастал, но в то же время нарастал во мне протест против этого страха. Такое часто бывало: я нередко совершал отчаянные и смелые поступки, — например, сражался с сильнейшими противниками, — исключительно оттого, что был трусом, не желавшим признаться в этом самому себе. Но теперь к этому прибавилось кое-что другое: я знал, что, отрекшись от «Матросика», — скажем, убрав его стакан, — я никогда больше его не увижу. Его появление у меня было знаком… И это не случайность, то, что он явился ко мне в момент, когда я совершенно не был достоин принять его, — слишком запачкан, слишком нечист даже для самого невинного прикосновения в любовной игре… Да, он был Сыном… Который в милосердии своем искал меня, недостойного, в час, когда я поистине был не в состоянии взглянуть Ему в глаза… И теперь я думал, — поскольку, так сказать, одно вытекало из другого, — о необычном моем обещании или обете, тогда, в поезде, отходящем от перрона большого города Р… моем обещании, что «если из этого что-нибудь выйдет», я приму католичество. Не связал ли я себя уже этим обещанием?.. Я видел Его дважды… Во второй раз мне было дозволено коснуться Его, и по некоему непостижимому промыслу, коему я должен был доверять, будет и третий раз, когда Он, в Свою очередь, раскроет мне Свои объятия и речет мне Слово неслыханное, спасительное, жизнь дарующее… Уже дважды был мне знак, и к Нему стану взывать я, возжаждав получить его в третий раз, но того самого шага — мысль о котором вселяла в меня страх и стыд, но ведь я дал обет, волей-неволей я согласился на него — того самого шага при этом так и не совершу…

Я уже порядочно перетрухнул и, начни Вими меня допрашивать, я вообще рехнулся бы от страха и чувства вины, но от «Матроса» я не отрекусь… нет, никогда… ни в жизнь… лучше умру… а обещание свое сдержу…

В бутылке еще кое-что оставалось. Я быстро выплеснул остатки в стакан, осушил его, и у меня мелькнула мгновенная мысль: а что, если откупорить еще одну, хлебнуть из нее хорошенько, поставить на стол между стаканами, а пустую задепонировать за книжки, на полку. Однако эта операция, даже мгновенно проведенная, все-таки могла оказаться слишком трудоемкой, и я решил отказаться от нее.