Мать и сын - [14]

Абсолютно статический, безличностный характер искусства египтян, — которое, невзирая на весьма продвинутую технику исполнения, не видело, например, необходимости в использовании перспективы, — остается для нас загадкой. Жить и трудиться для Смерти, а плоды ненадежной аграрной фортуны, коей постоянно угрожают недород и нужда, складывать прежде всего к ногам почитаемых богов, обожествляемых существ — как живых, так и мертвых — и священных животных — как можем мы проникнуться такими вещами, и далеко ли могли уйти с ними учитель и ученики средней, «просвещенной» школы тридцатых годов нынешнего века? По своему предмету Прессер довольно много знал назубок, но понимал в этом ровно столько же, сколько и его ученики. «Знать» и «понимать» — понятия в современную нам эпоху отождествляемые, и Прессер, думается мне, со всей искренностью полагал, что загадку религии можно в два счета свести к некоторому количеству рациональных причин: мы не должны сердиться на людей того времени и не должны сейчас радоваться тому, что они противостояли непостижимым силам природы, — коим, понятное дело, подыскивали всякие магические объяснения. ТЕПЕРЬ‑то можно объяснить все, но в те времена?.. (Сие есть недоразумение, на которое указывал Виттгенштейн, — согласно которому в открытии законов природы должно было бы заключаться также и объяснение существования природы и природных феноменов). Мог ли человек рассуждать иначе за тысячу лет до того, как Галилей заметил, что это земля вертится вокруг солнца, а не наоборот, и до того, как человечество было осчастливлено барометром, громоотводом и магдебургскими полушариями[30], не говоря уже о ведерке Гравесанде[31]? И несмотря на все эти премудрости, мы, ученики, терпеливо вырезали цветные и черно-белые картинки — пирамиды, скульптуры и размалеванные саркофаги.

Как бы там ни было — невзирая на все различия, люди, подобные нам, все же существовали, — благородно возвещал Прессер. И каких только «великолепных вещей» они не сотворили! Только взгляните на этих изумительных шакалов эмалированной бронзы! И мы смотрели — глазами, которые, не более чем его собственные, могли увидеть что-либо иное, нежели изображения загадочных сказочных существ.

Из всех египетских богов и богинь была одна, единственная богиня — величайшая из всех — чей образ, несмотря на всю его неопределенность, как-то глубоко затронул меня, хотя я и не понимал, почему: Изида, супруга и сестра Осириса и мать божественного младенца Гора. Ее отождествляли с Луной, и возвеличивание и почитание Луны как источника всей жизни и чувств я воспринимал — сколь бы сильно не противился мой разум нелепости представления — как нечто правильное, уместное и необходимое. Я — хотя никто меня не заставлял — зазубрил про нее, Изиду, то немногое, что вычитал в учебнике истории.

Между тем Прессер был неутомим в своем стремлении распахнуть для нас врата в египетскую культуру — и, в конце концов, со свойственными ему яркостью и блеском и, движимый прежде всего безудержным порывом связать настоящее и прошлое с помощью какого-либо парадокса, поведал нам кое-что, в сущности, слишком пустячное и незначительное, чтобы послужить настоящим анекдотом, но с тех пор навсегда застрявшее у меня в памяти.

Свет играет важную роль во всех сознательных событиях моей жизни. Это было, думается мне, на уроке, в пятницу, поздней осенью, погода была пасмурная. Я с очень большой вероятностью полагаю, что — в точности как во время торжественного рождественского выступления г-на Ван Кюйленбурга в начальной школе — это был один из последних «темных дней перед Рождеством». К тому времени я проучился в гимназии всего пару месяцев; уроки истории начались с Месопотамии, и мы только-только добрались до древнего Египта. Как знать, не исключено — меня это, в любом случае, не удивит, — что Прессер рассказывал свой анекдот в точности в тот же декабрьский день, что и г-н Ван Кюйленбург, за несколько лет до того столь блистательно изложивший свою повесть о Сыне Человеческом, с коим так дурно обошлись.

Нет, в наше время луне больше не поклоняются, удовлетворенно заключил Прессер. Хотя… — В глазах его загорелись веселые искорки. — Среди самого юного населения Нидерландов, о коем имелись воз и маленькая тележка всяческих статистических сведений, нашлось — поведал он нам — некое лицо, в рубрике «религия» указавшее: лунопоклонник.

Класс просто взорвался хохотом. Я рассмеялся вместе со всеми, всячески изображая непринужденность, но почувствовал, что меня замутило и голова моя закружилась. Прессер был человеком чутким и внимательным, и в разгар всеобщего веселья, — хоть я и сидел в третьем или четвертом ряду, — заметил мое состояние.

«Что-то не так, сынок?» — спросил он. Черная пелена перед моими глазами уже начала рассеиваться. Но мне нужно было выпить воды и глотнуть свежего воздуха в коридоре. «Может, домой пойдешь?» Нет, уже прошло, это было «так, пустяки».

Довольно странно, что тогда я не сумел связать сообщение Прессера с моей недавней дурнотой. Помню, однако, что мысли мои уже не были направлены на продолжение урока, а начали блуждать и искать ответа. Было нечто невыразимо ужасное и роковое в только что услышанном мной, но что?.. Некто — Прессер упомянул некое