Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [70]
gaudio, радость, в конце и близкими понятиями superbiam atque jегоciam, высокомерие и своенравие, с их более сильным обесценивающим эффектом, — в начале.
59 Н. С. Elmer; Qwe, et, atqwe in the Inscriptions of the Republic, in Terence, and in Cato (AJPh 8, 1887, 292-328). В De agricultura доминирует et(Elmer 307 сл.). О atqueу Катона О. Schoendoerffer; De genuina Catonis de agricultura libri forma, I: De syntaxi Catonis. Диссертация, Königsberg 1885, 51.0 принадлежности atqueк высокому стилистическому регистру Löfstedt, Syntactica 2, Lund 1933, 341: atque как раз часто употребляется в речах Катона; уважительная ирония в адрес этого стилистического приема: Fronto р. 34 van den Hout. Ср. Leo 286, где есть указание на значимость atqueдля жанровых различий.
во Исключение — multos populos atque multas nationes(начало фрагмента 164, важное место).
Ср. также повтор facereво фрагменте 165, причем в каждом случае подчеркиваются соседние слова — voluisse и occupabimus,благодаря начальному или конечному положению. Во фрагменте 168 инфинитивы (facere)не имеют эмфазы, а индикативы (fecit, fecerunt),напротив, подчеркнуты.
Ср. выше, с. 21.
Только в этом и может заключаться историческое ядро несколько «педагогически» звучащей реплики Плутарха: Катон уже рано привык тренировать ораторские способности «как второе тело и также как необходимый инструмент для честолюбивого и деятельного человека» (Plut. Cato 2).
Это подтверждают многочисленные подражания у Саллюстия, Fankhänel 213; ср. epist. ad caes. 2 init., Leeman
В иных случаях Катон выдвигает вперед глаголы со значением эмоции (дважды mirari, удивляться,orat. 98 М2,22 М2). Чаще во главе фразы стоят глаголы движения (у Гомера, напротив, глаголы чувственного восприятия): Fankhänel 217 слл.
Об этом Fankhänel 181.
Ср. Fankhänel 180 сл.
О речах Катона — цит. выше, 283-290.
Leo 286.
Ibid.
Цит. выше, 165-169.
H. Kronasser, WSt 79,1966,298-304. Впрочем, Кронассер принимает во внимание только De agricultura.
Цит. выше, 21-25.
Till 22, ср. уже у Leo, 286.
Цит. выше, 45-49.
Fr. 168 Malcovati2, Leeman46.
Повторение первого и последнего слова предложения.
Ср. высказывание Катона р. 77,1-6Jordan.
Полибий, 6, 57, 5 сл.
Цит. выше, 110 слл.
Gell. 6, 3, 52.
Leo 286.
Следует обратить внимание на скупые, трезвые заключительные колоны: 163 quo maiore opere dico suadeoque, тем настоятельнее предлагаю и советую... 164 libertatis suae causa in ea sententia fuisse arbitror, ради своей свободы они и встали на эту точку зрения, думается мне... quod illi tarnen perpessi, они же, несмотря на то, снесли все безропотно. Ср. также заключения 166, 167, 168, 169. Этот аспект представляется мне более важным, нежели спорная проблема прозаического ритма: его наличие у Катона как утверждалось (E. Fraenkel, Leseproben aus Reden Ciceros und Catos = Sussidi eruditi 22, Rom 1968, 125-128), так и оспаривалось (A. Primmer; Der Prosarhytmus in Catos Reden, в: D. Ableitinger и H. Gugel, изд., Festschrift für Karl Vretska zum 70. Geburtstag, Heidelberg 1970, 174-180). Оформленные колоны Френкель выделяет с полным основанием; но употребление периодов оформлено еще не вполне. Я разделяю осторожность Приммера в вопросе о том, насколько сознательно Катон использовал прозаический ритм в своей практике.
Urbanus homo eritcuius multa bene dicta responsaque erunt, — тот, y кого будет много метких реплик и ответов (Доми- ций Марс, следующий мнению Катона, у Квинтилиана, inst. 6, 3, 105; ср. E. de Saint-Denis, Evolution sémantique de «urbanus — urbanitas», Latomus 3, 1939, 5-24, особенно 10-15.
Текст: Катон y Геллия, 3, 7 (=HRR, 19342, fr. 83; p. 78 P.).
Текст здесь по Бергку (см. аппарат Петера).
Версия текста по Бергку.
Лучше praehibuit Quicherat.
Ср. О. Ribbeck, Neues Schweizer Museum 1,1861, 27: «Но та же самая заслуга, оказанная здесь или там, — насколько по-разному на нее смотрят!».
Цит. выше, 165. Новая общая оценка Origines, отдающая им должное: W. Kierdorf, Catos Origines und die Anfänge der römischen Geschichtsschreibung, Chiron 10,1980,205-224.
Цит. выше, 290-300.
О стиле особенно 299.
Цит. выше, 67-88.
Leeman цит. выше, 68: «Как бы то ни было, не удивительно, что римский историк-любитель в духе Катона в общем случае продемонстриовал свои способности скорее в ораторских достижениях, относящихся к его negotia,чем в попытках овладеть сложным искусством историографии».
Sail. Catil. 8, 2-3: Atheniensium res gestae, sicuti ego aestumo, satis amplae magnificaeque fuere, verum aliquanto minores tarnen quam fama feruntur. sed quia provenere ibi scriptorum magna ingenia, per terrarum orbem Atheniensium facta pro maxumis celebrantur, деяния афинян, как я полагаю, были достаточно значительными и великими, но несколько меньшими, нежели им приписывает молва. Но, поскольку там появились писатели с большими дарованиями, подвиги афинян во всем мире превозносятся как самые великие.
Справедливо, что нет указаний на далеко идущее влияние Катона на республиканских историков {W. D. Lebek, Verba prisca, Hypomnemata 25, Göttingen 1970, 210слл.); сознательная архаизация обнаруживается у Саллюстия:
Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!
Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.