Мартон и его друзья - [135]

Явился и Йошка Франк. «А отец?» — спросил его Тамаш Пюнкешти. «Болен», — ответил Йошка. Он ждал, не спросят ли еще чего. Но больше вопросов не было.

Вбежал Пишта, и так стремительно, будто на коньках прикатил. Он непременно хотел пожать руку Пирошке. «Целый день тележку таскаю!» — шепнул он ей так, будто в любви объяснился. Потом оглянулся кругом и повторил громко и таким тоном, словно все касавшееся его он уже сообщил и только осталось добавить: «Целый день тележку таскаю!..»

Явилась Терез Новак. С тех пор как мужа забрали в армию, она каждое воскресенье по нескольку часов проводила у друзей Дёрдя Новака. Тут она могла наговориться и наслушаться о нем вдоволь. Права Новака отчасти перешли и к его жене.

Постепенно собрались все. Глядя на входящих, Тамаш по привычке называл про себя не их имена, а предприятия, где они работали. «Типография Атенеум», — отметил он, пожав руку Элеку Шпитцу. Уштор превратился в «Уйлакский кирпичный завод». При взгляде на Флориана ему представился «Кожевенный завод Маутнера»; Дюла Мартонфи стал «Оружейным заводом», вместе с Йошкой Франком прибыл «Консервный завод», а потом «Чепель», «Шлик-Никольсон» и так далее. Пюнкешти, словно так было необходимо, лишил людей самих себя и превратил их в предприятия, хотя они и нынче собирались для того, чтобы стать, наконец, людьми, ибо скоро даже у Флоки будет, кажется, больше естественных прав, чем у них.

4

Хозяин дома облачился в черный праздничный костюм, под которым сиял белый крахмальный воротничок и белый треугольник сорочки, озаренный алым пламенем «социалистического галстука».

Жена была в шерстяном платье, еще вполне приличном и неизношенном, хотя шилось оно, очевидно, несколько лет назад, и поэтому не платье облегало тело, а тело распирало платье.

Супруги внесли кухонный стол и придвинули его к обеденному. На оба стола набросили скатерть с ручной вышивкой, и скатерть скрыла на время разницу между ними. Не хватало стульев, поэтому, переходя из рук в руки, поплыли над столами кухонные табуретки. Но вот явились новые гости, и сидеть опять стало не на чем. Все шутили наперебой: «Дай-ка я на пол сяду, по крайней мере падать будет ниже, коли подеремся». — «А ну, ребята, раздвигай стены!» — «Тамаш, я к тебе на колени сяду». — «Ничего, ничего, держись за потолок».

Чтобы хоть как-нибудь разместиться, пришлось придвинуть столы к кровати. Два стула оставили про запас. Ждали русского — Владимирова — и Шниттера. «Авось да придет».

С Владимировым Пюнкешти познакомился через Флориана, который поспевал всюду. Флориан рассказал сперва всей компании, потом каждому по отдельности, а Йошке, беседовавшему с Пирошкой, даже дважды и сердито, что «русский этот бежал из Сибири…», и вдруг, кинув подозрительный взгляд на Пирошку, спросил с раздражением:

— Что?.. Все еще стульев не хватает?

И Флориан, отдернув занавеску алькова, энергично вытащил складную железную койку. «Помогите!» — раздраженно крикнул он Йошке Франку. Когда Флориан разложил ее, на раскинувшемся полосатом матраце тесно рядышком уселось трое — Йошка, Пирошка и живо примостившийся к ним Пишта Фицек.

Флориан, оказавшись позади раскладушки, прошипел Пиште из сумрачного алькова:

— Принеси стакан воды из кухни.

— Ладно, — ответил Пишта, — только место мое, чур, не занимать.

— А на черта оно мне сдалось! — угрюмо ответил Флориан. Он перешагнул через койку и уселся на табуретке по другую сторону стола, как раз напротив Пирошки.

Пишта принес стакан воды, да так перестарался, что перелил через край. Флориан оттолкнул стакан и шепнул прямо в лицо Пиште:

— Идиот! Катись домой к своему полоумному папаше!

— Не пойду! — лязгнул в ответ зубами Пишта. Он залез под стол, и мгновенье спустя голова его показалась с другой стороны стола у самой раскладушки.

Народу было так много, что никто, даже Пирошка, не заметил инцидента.

— А их мы куда денем? — спросил жену Пюнкешти, который, если дело касалось детей, ничего не решал самостоятельно.

Малыши Пюнкешти и без того уже взволнованно прятались за спинами у взрослых, надеясь, что их не заметят в этой кутерьме. Они словно оглохли и ничего не слышали. Мать выловила сперва самого старшего, тогда вынырнул и любопытный малышок.

— А почему Пирошка остается? — спросил он, и губки у него скривились.

— Потому что Пирошка нужна нам. — Отец ответил так серьезно, будто обращался не к пятилетнему мальчонке, а к взрослому человеку. — Она будет у нас за секретаря.

— И мы тоже будем секретарями! — крикнули все трое хором.

— Места нет.

— А мы вместе с Флоки сядем под стол.

— Оставьте нас, пожалуйста!

Флориан вступился за них, и это привело к новому недоразумению.

— Один сядет ко мне на колени, другой между Пирошкой и Йошкой Франком.

Но и заступничество Флориана не привело ни к чему. Жена Пюнкешти даже Пишту не выпроводила только потому, что он был не «ее» сыном, да и не хотелось ей обидеть мальчика, который и без того пришел расстроенный: «Целый день тележку таскал».

— Мама! — прошептал с мольбой младшенький.

Но мать собрала детишек, подвела их к дверям и, склонившись над ними, застенчиво улыбаясь, показала их гостям: так куст показывает свои цветы. Потом ласково выставила их вместе с Флоки за дверь кухни.