Мартон и его друзья - [131]

Из своей комнаты он перенесся в другую и в другую постель.

«Нынче вечером… Целую неделю не был…» Он стиснул зубы. Кровь прилила к голове. Стало жарко. «Что бы такое подарить ей… Торт, что ли?.. Большой? Маленький?..»

Он проснулся, потому что жена «взбесилась»: ходила по комнате, будто на плацу маршировала. И «детишек» всех внесла. Комната наполнилась голосами и звуками. Лаура кричала: «Господин депутат!»; Петике катал по полу металлический шарик, нещадно шлепая его лапкой, и прыгал за ним, мягко плюхаясь на пол; Йошка и Юци, словно сдельно подрядились, не переставая грызли деревяшку; канарейка Мандика посвистывала, потом, умолкнув, хлопала крыльями, а Цезарь, услышав какой-то подозрительный шорох, залаял басом. Шаролта, точно ей ноги судорогой свело, ходила взад и вперед, грузно шлепая всей ступней о половицы, которые обиженно поскрипывали в ответ, с трудом выдерживая тяжесть ее дородного тела.

«Что такое? Что случилось?» — спросонья у Доминича кожа сбежалась на лбу.

— Который час? — крикнул он жене, как начальник на не вовремя вошедшего солдата.

Шаролта не ответила. «Некрасивый, но мужественный» Доминич хотел было уже разразиться бранью, но, увидев костюм, небрежно брошенный на стул, оторопел. «Забыл в кармане!» — заколотилось у него в висках. «Нашла!» И глаза его широко раскрылись. Доминич на всякий случай провел сперва «контрольное испытание».

— Ты что шумишь? — завопил он, желая установить, какое это произведет впечатление.

Но ответа не поступило. И ему стало ясно все. Кожа задвигалась у него на лбу. Он взвешивал создавшееся положение и старался прогнать от себя если не сознание вины, то свою мгновенную растерянность. Он вылез из постели и, ворча про себя, как человек, обиженный до глубины души, стал одеваться. «Можно подумать, что такое впервые случается на свете?!»

Шаролта молчала. Не двигалась. Пристально смотрела на мужа. Ей снова бросились в глаза начищенные башмаки, но сейчас они казались отвратительными. Взгляд этот смутил Доминича. Однако мгновенье спустя с трудом сдерживаемая ярость вырвалась у него на волю: он стукнул костлявой рукой пробегавшего мимо кота и прикрикнул на собаку: «Марш под кровать!» Потом вышел на кухню умыться, сам разыскал бритвенные принадлежности и начал бриться, следя в зеркало за женой, которая стояла, прислонившись к стене. Шаролта устроилась у него за спиной и, казалось, подстерегала каждое его движение. Это было неприятно. Доминичу почудилось, будто его беззащитная спина стала вдвое шире. Кончив бриться и одевшись, он сам, один — о чудо из чудес! — нашел и наусники, и галстук, и запонки и спросил как ни в чем не бывало:

— Пообедаем?

Ответа не последовало. Он глянул в окно и, словно желая свалить все на скверную, слякотную погоду, заговорил:

— И дождь отвратный, и ветер дует… А после обеда еще и к Пюнкешти идти. Какое-то сборище у них. — Доминич сперва говорил медленно, потом все быстрее и быстрее, точно постепенно набираясь храбрости. Он смотрел на залитую дождем улицу и только искоса поглядывал на жену. — Пригласили-то Шниттера… А он меня посылает… Будто у меня в календаре больше воскресений, чем у него. Я с удовольствием остался бы дома с тобой, — торопливо продолжал он, — а вечером пошел бы в «Зеленую кошку» в кегли сыграть… Если и нынче сшибу девять штук, премию получу… тебе принесу… Что ты сказала?

Шаролта закрыла глаза. Она не в силах была больше смотреть на мужа, который вечером пойдет в «кегли сыграть». Ее ладное, сильное тело напряглось. А Доминич никак не мог сообразить: обороняться ему или нападать. Что лучше, что целесообразнее? И он решил обидеться:

— Ни одного свободного воскресенья. Всю неделю вкалываю до седьмого пота, а этот Шниттер даже воскресенье норовит мне испоганить… Что? — И он окончательно понял, что выгоднее пойти в атаку. — Или, скажешь, не ходить в кегли играть? — спросил он, хотя Шаролта и звука не проронила. — А я после Пюнкешти все равно, — и он сделал шаг по направлению к Шаролте, — я все равно пойду в «Зеленую кошку»… И вернусь домой поздно… Давай ключ, чтобы не будить тебя…

Шаролта развернулась и правой рукой влепила мужу здоровенную пощечину.

— Вот тебе ключ!

Доминич пошатнулся, но больше от самого факта, нежели от удара. Он упал в кресло и пробормотал запинаясь:

— Что? Что?

От такой неожиданности его глубоко запавшие глаза ушли чуть не до самого затылка. Шаролта шагнула к нему и засадила новую пощечину, теперь уже левой рукой.

— Шаролта! — Доминич в бешенстве хотел было броситься на жену. Потасовка казалась неизбежной.

Но тут Шаролта вытащила маленький конверт из кармана фартука и поднесла его к носу мужа.

— Это что такое? — прошипела она устрашающе и так тихо, что муж с трудом расслышал ее.

Наступила тишина. Доминич отвернулся, словно кот, наделавший в углу, когда ему суют под нос на совке его же нечистоты.

— Так вот ты куда ходишь в кегли играть? — прошептала Шаролта и начала вслух читать письмо: — «Любовь моя, Пиштука», — поначалу она произносила слова тихо, но потом зашипела так, что Доминичу показалось, будто у него волосы затрепетали в ушах. — Пиштука! Пиштука? — повторяла она самое обидное для себя слово. «Твоя жена, эта старая змея…» — Шаролта захлебнулась в ярости и вцепилась в волосы Доминичу. — Так вот она какая, «зеленая кошка?» Я покажу тебе кошку! И синюю и зеленую! Убирайся! — И она изо всех сил дернула его за волосы. — После Пюнкешти сразу вернешься домой! И не вздумай опаздывать, иначе пойду в союз и такой скандал закачу, что… И «зеленую кошку» твою за волосы приволоку… Своих не узнаешь…