Мартон и его друзья - [127]

— Nix![52] — ответил мужик с вилами. Сплюнул и повернул во двор. Калитка захлопнулась, звякнула щеколда.

— Nix? — Мартон бессмысленно уставился на калитку. — Дядя! — крикнул он. — Любую работу!

Ответа не последовало, только собака заливалась истошным лаем.

— Ну ладно! — буркнул Мартон и, смущенно оглянувшись, бросил взгляд на Лайоша, который, как и остальные, не успел еще опомниться после этой сцены.

И все-таки Мартон наскочил на него.

— Ты что нос повесил? Думаешь, все пропало? Это же шваб, осел, он и по-венгерски-то, может, не знает, не понял даже, что я ему сказал. И спросить-то не спросил, какую мы плату требуем. А может, мы вовсе задаром собрались работать? — заорал Мартон в надежде, что калитка откроется опять и мужик — а он наверняка стоит за воротами — выйдет. Но он не вышел. — Здесь дворов на наш век хватит? Пошли дальше!

Но и во втором доме их встретили не лучше. В третьем — так же. В пятом, шестом — то же самое. Попадались и такие дома, где даже ворота не открывали, только бурчали что-то невнятное. Может, мужики переделали всю работу и за тех, кто в армию пошел? А может, они уже управились со всеми осенними работами и не нуждались в помощниках? Но не исключено, что городских мальчишек не почитали за людей и даже разговаривать не хотели с ними.

Дома, которые с дороги казались приветливыми, смотрели теперь молча и отчужденно, как будто покойники. Зато деревенских детишек собиралось все больше и больше; они следовали шагах в двадцати-тридцати и молча, исподлобья поглядывали на путешественников. Когда же ребята постучались в очередные ворота, в них полетел град камней.

Словесного объявления войны не было. Ребята не успели прийти в себя от внезапного нападения, не успели даже спросить: «Что это?», как Тибору уже угодили камнем в лоб. Парень зашипел от боли и схватился за голову. Мартон подскочил к нему и крикнул:

— Покажи!

Серая ссадина окаймляла синевато-лиловую впадинку. Крови не было.

— Больно? — спросил Мартон, и, словно в ответ на вопрос, из зубчатой ссадины выскочили вдруг капельки крови и быстро-быстро закапали на брови мальчика. Брови налились кровью, заалели, и кровь, собираясь в большие капли, начала медленно падать на землю.

Страшная ярость обуяла Мартона.

— Вперед! — крикнул он товарищам и помчался по пыльной деревенской улице на толпу крестьянских ребятишек.

Петер Чики подхватил такой камень, что им можно было быка зашибить. А детишки, пустив новый залп камней, кинулись по домам, откуда, очевидно, следили за событиями, потому что все ворота внезапно распахнулись со скрежетом и тут же еще быстрее захлопнулись за ними. А во дворах стали, видно, спускать собак с цепей. Псы лезли через подворотни и, храпя и лая, бросались на городских подростков. А те стояли посреди улицы, сбившись в кучку. Влажно поблескивавшие зубы собак сверкали под криво вздернутыми губами. Собаки наскакивали, брызгали слюной от ярости и выли в смертном ужасе, словно с них живых сдирали шкуру.

— На корточки! — крикнул Мартон. — Это помогает. В Сентмартоне тоже так делают, — проговорил он, запыхавшись, когда все уже опустились на корточки. — И запускай в них камнями!

Так-то оно так, да ведь нашлись и такие собаки, которые по своему невежеству не знали, как делают в Сентмартоне, и не испугались ни камней, ни мальчишек на корточках. Именно таким невежеством отличалась и громадная дворняга, одно появление которой могло привести в дрожь. В числе ее предков была, очевидно, не одна дюжина овчарок и разных других лохматых псов, и от всех она унаследовала самые чудовищны качества, воспитанные в них хозяевами. У дворняги было бесформенное туловище, страшная голова и какие-то подлые, яростные, вечно налитые кровью глаза. Мартону она напомнила сентмартоновского пса, «грозу деревни», который не щадил ни своего хозяина, ни его малых детей. Поэтому его всегда держали на короткой бычьей цепи и только на ночь привязывали к длинной и тяжеленной цепи, чтобы пес мог бегать по всему двору. А утром заходили с двух сторон и загоняли зверюгу обратно в конуру.

Даже тот, кто кормил, не смел подойти к нему близко, во всяком случае не ближе миски, до которой пес едва дотягивался головой, силясь порвать короткую цепь. Хозяин только потому и не убивал его, что и сам готов был прикончить любого, сорвавшего у него хоть одну травинку.

Вот такого-то пса и напустили в швабской деревне на пештских ребят, искавших работы, чтобы «бесплатно» отдохнуть.

Камень угодил псу в ребро. Громадный псина, рядом с которым остальные собаки казались крысами, хрипел, исходил слюной от ярости и шаг за шагом приближался к ребятам. Избрал он предметом нападения двух самых слабых: Лайоша Балога и хилого Тибора Фечке, который сидел на корточках, прижимая одну руку к голове. Чики тоже опустился было на корточки, но вдруг, кинув взгляд на друзей, увидел полные ужаса лица. Мартон почуял, что Тибор и Лайош вот-вот вскочат со страху, пустятся бежать, а тогда спасенья нет: все собаки кинутся за ними, и хорошо, если только искусают, а не растерзают в клочья. Еще минута, и все будет кончено.

Но в этот миг вскочил Мартон.