Марсиане - [27]

— Я?! На базар?!

— Ну ты, конечно… Не жена же… Она — учительница, ей нельзя, ее ученики там, на базаре–то, будут… Тебе надо ехать. Выходной ведь ты завтра?

— Выходной… — сознался Коленков.

— Ну, значит, и поедем пораньше… Я завтра на своей машине еду, вот и возьму тебя за компанию.

На базаре Коленкову не то чтобы не понравилось, но поначалу оробел он здесь… За прилавками, заваленными виноградом и арбузами, персиками и абрикосами, стояло столько разноплеменного народу, сколько и по телевизору не каждый день увидишь. И торговали… Торговали всем, что только произрастает на нашей грешной земле. А в мясном ряду стояли мужики с бурыми, как разбросанные по прилавку куски мяса, налитыми тяжелой кровью лицами. И только в медовом, окруженном осами и мухами ряду и приободрился Коленков. Торговали там в основном старички. Добродушные и какие–то светлые… Но смущение и здесь не пропало. Трепыхалась в сознании трусливая мыслишка — бросить все, уехать подобру–поздорову, а то ведь и засмеют его, когда увидят, что на этот праздник плодородия явился ты с двумя ведрами неказистой смородины…

Однако спутник его, пенсионер Марасевич, не терял времени даром. Ускользнув куда–то, он вернулся минут через десять и сразу поволок Коленкова в ягодные ряды. Ну, тут другое дело… Тут свои торговали и своим. Почти все прилавки были заняты золотозубовцами. С краю стоял Морозов — торговал на пару со своим меньшим пареньком, который у жены Коленкова во втором классе учился.

— Почем смородина сегодня? — поинтересовался Марасевич.

— По пять рублей берут… — покровительственно глядя на Коленкова, отвечал Морозов.

— Слышал? — Марасевич подмигнул Коленкову, — Ценят городские труженики нашу ягодку. Ценят. Ты тут за день, если повезет, месячную получку огрести можешь…

— Слышу, — ответил Коленков, пробуя доставшиеся ему весы. — Я ведро оботру да в него и буду деньги–то складывать.

Марасевич хохотнул, и торговля началась.

Только шла она очень уж вяло.

За полчаса Коленков продал всего полкилограмма ягод. Собирались, правда, еще двое покупать, но, покрутившись, отошли к Морозову, показалось, должно быть, что у того ягода покрупнее. Но не шибко брали и крупную ягоду. Ну, может, килограмма четыре продал Морозов — не больше. Однако не горевал. Посмотрел на часы и, приказав сыну встать к весам, зашагал к выходу с рынка.

— Куда он? — спросил Коленков, чувствуя, что хочется ему высыпать в урну эту пятирублевую ягоду и поскорее уйти отсюда.

— Известно куда… — ответил Марасевич. — Заправиться.

— Вроде рано еще… — Коленков взглянул на часы.

— Если места, Алексей Петрович, знать, то в самый раз идти. Как ты на это смотришь? Может, скооперируемся, а?

— Да… Мне вот только выпить еще сейчас и не хватает! — ответил Коленков. — Ну и, конечно, чтобы в милицию. Это вам, пенсионеры которые или так, вам можно… — и, собрав остатки сил, попытался улыбнуться остановившейся возле его ягод женщине. — Берите–берите… Прямо с куста ягода.

— Почем отдаете? — спросила женщина, пробуя ягоду.

— Почем? — Коленков оглянулся на Марасевича, но тот занят был со своей покупательницей. — Продаю за пять, а если три дашь, то и за три отдам.

— По три рубля кило, значит? — уточнила женщина.

— Для хорошего человека…

— Я хорошая, мил человек, хорошая. Я у тебя три кило и возьму.

Торговля сразу пошла веселее.

— Вот! — похвалил Марасевич, когда Коленков выставил на прилавок второе ведро. — А говоришь, рабочему человеку несподручно торговать. А расторговался ведь!

— А как же иначе. Чего ж не торговать, если берут.

— Ну! Нехитрое это дело. И позорного ничего нет.

Коленков не стал отвечать ему. Остановилась возле его ягод молодая накрашенная бабенка и спросила: «Сколько?»

Совсем не хотелось отдавать этой бабенке ягоды по три рубля, вообще не хотелось ей ничего продавать, но на него смотрел Марасевич, и Коленков, не таясь, ответил: «Три!»

— Вот! — наставительно сказала бабенка, поворачиваясь к своему спутнику. — А ты говорил, ходить не надо. Я–то уж знаю, когда говорю. Полкило мне…

— Ты чего же это, Алексей Петрович, делаешь? — испуганно прошептал Марасевич, когда бабенка отошла. — Ведь сказал Морозов, что по пять рублей смородина сегодня идет.

— Вот пускай и продает по пять! — ответил Коленков. — А мне и трех, Василь Степанович, хватит.

И, уже не таясь, закричал во весь голос.

— По три рубля кило! Смородина, с куста только снятая!

Покупательница, уже попросившая было морозовского сынишку взвесить ей килограмм ягод, переметнулась к прилавку Коленкова:

— Два кило!

Пока Коленков отсыпал ей ягоды, за покупательницей выросла небольшая очередь.

— А! — Марасевич махнул рукой. — Не толпитесь, гражданочки! У меня тоже в такую цену смородина!

Когда появился в ряду Морозов, ведра соседей были почти пусты. Завистливо глянув на них, Морозов прошагал к своему месту.

— Ты что же, стервец! — накинулся он на сынишку. — Ты что глазами моргаешь? Люди торгуют, а ты спишь, да?!

И, размахнувшись, вмазал пареньку затрещину.

— А–а! — разевая желтый от золотых коронок рот закричал тот. — А ты посмотри, по скольку они торгуют. Они по три рубля отдают, а ты за пять велел продавать!