Марсиане - [15]

— Забрала... — соврала Вика.

— Я приду сейчас.

— Зачем? — торопливо сказала Вика. — Я сама их принесу. Завтра...

— А они сейчас у тебя?

— У меня? — упрямо сказала Вика.

Она положила трубку и, не снимая пальто, опустилась на стул в прихожей. В прихожей было темно. От старой висящей на стене медвежьей шкуры пахло нафталином. Вика разглядывала выеденные молью проплешины на шкуре и ничего не могла придумать.

Снова зазвонил телефон.

— Привет! — раздался в трубке голос Кости Угарова. — Меня Ирка попросила твоему Игорю позвонить. Так я звякнул. Он пленки с «Теле–У» своей герле из спецшколы отдал. Сечешь?

— Ну и что? — сухо спросила Вика.

— Ничего... — смутился Костя. — Просто сейчас Ирка моего звонка ждет, так я решил тебя предупредить на всякий случай. Все–таки мы одноклассники с тобой и живем... — он хихикнул. — Рядом...

— Да мне–то что, кому Игорь свои записи отдает? — сказала Вика и даже сама удивилась, как спокойно, без всякого принуждения, говорит она неправду.

— Мне Ирка сказала, что эти записи твои, то есть ее... — несколько озадаченно проговорил Костя. — А я откуда знаю, чьи записи Игорь своей герле отдал. Я просто посоветовать хотел, что если искать будешь, то записи у одного парня можно купить. Он в парке, знаешь, там, где старые телефонные будки стоят, бывает. Червонец за запись берет, ну и еще, что сама кассета стоит, конечно.

— Спасибо! — сказала Вика, вложив в это слово всю иронию, на которую была способна. — У меня Иркины записи дома лежат. Так что сама могу переписать тебе, если хочешь. И даже забесплатно, вот!

— Да ладно уж, чего ты... — проговорил Костя и торопливо повесил трубку.

Вика купила две кассеты с записями «Теле–У» на пустырьке возле парка. Здесь, под черными деревьями, стояли облезлые телефонные будки с выбитыми стеклами. Откуда–то из–за них вынырнул паренек, про которого, наверное, и рассказывал Костя.

— Записями интересуешься? — оглядываясь по сторонам, спросил он.

— «Теле–У» есть?

— Найдется... — паренек снова оглянулся по сторонам. — Слушать будешь?

— Зачем?!

— Правильно! — сказал парень. — Незачем! У меня — фирма. Монета с собой?

— Ага...

— Тогда держи. Тридцать копеек гони.

— Сколько?!

— Тридцать рублей, дура! — рассердился парень и, выхватив у Вики деньги, торопливо скрылся за будками, словно его и не было.

Вика сразу направилась к Ирке.

Проходя мимо гипсового бегуна, который по–прежнему отрешенно бежал куда–то, Вика подумала, что вот отдаст она Ирке чужие кассеты, докажет, что никого не обманывала, что это не Игорь поссорился с ней, а ока сама с ним... И потом она будет дальше жить. Теперь уже одна, без Иркиных записей, без Игоря, без...

Ирка открыла дверь, но в квартиру Вику не впустила.

— У меня гости... — сказала она,

— Ты извини... — сказала Вика. — Я никак выбраться не могла. Вот... — она торопливо расстегнула портфель и вытащила кассеты. — Принесла...

— Что это за кассеты?! — удивленно спросила Ирка.

— Как что? Которые ты мне давала... Записи «Теле–У».

— Которые я тебе давала, мне Игорь сам принес!

— Как принес?!

— Так! — сказала Ирка и захлопнула дверь. Сжимая в руке ненужные теперь кассеты, на которые так трудно было выпросить у матери деньги, Вика поплелась домой.

— Ты эти кассеты и купила? — спросила мать. Она услышала щелчок замка и вышла в коридор встретить дочку.

— Эти...

— Господи... — мать повертела в руках кассеты. — И это тридцать рублей стоит? Дай хоть послушать твою тридцатирублевую музыку...

— Послушай... — Вике было теперь все равно. Хочет мать слушать записи «Теле–У», пусть слушает. Лично ей теперь никакие записи не нужны...

Вика стащила с себя пальто, потом прошла в комнату и кинула в угол портфель. Мать между тем уже вставила в магнитофон кассету. И вот щелкнуло в динамике, и разлился по комнате голос певицы:

Ромашки спрятались, поникли лютики...

Вода холодная в реке бежит...

Зачем вы, девушки, красивых любите?

Одно страдание от той любви...

— Что это? — мать удивленно обернулась к Вике. — Это теперь и называется «Теле–У»? За это ты и платила тридцать рублей?1

Вика уже сообразила, что тот парень, возникший из–за облезлых телефонных будок и так же бесследно пропавший за ними, обманул ее... Впрочем, какое это имело значение сейчас? Все равно ведь Игорь отнес Ирке кассеты. Небось он и сидел в квартире, раз Ирка не пустила ее. Впрочем, это тоже не имело теперь уже никакого значения... Просто обидно, обидно, что все теперь знают, что это он поссорился с Викой, все знают, что Вика самая последняя лгушка... Все знают об этом... Прозрачная слезинка скатилась по Викиной щеке.

— Нет! — возмущенно сказала мать. — Нет! Мы сейчас пойдем туда, где ты покупала эти пленки, и я покажу, как обманывать людей. Пошли!

— Не надо... — попросила Вика, удерживая ее на диване. — Не надо, мама... Посиди... Послушаем...

Сняла решительно пиджак наброшенный..,

Казаться гордою — хватило сил.

Ему сказала я – «Всего хорошего..,»

А он прощения не попросил... —

тоскуя, звучал в комнате голос певицы.

Придурки

Вроде и не немцы мы, чтобы власть уважать, а все равно, пока человек на должности, ну никак не получается разглядеть его… Зато уж когда турнут на пенсию, тут сразу его и увидим, и даже оторопь возьмет: как же мы такого дурака терпели столько времени. И такая тоска навалится, что хоть волком вой. Хотя что волки? Небось они такой тоски и не нюхали…