Маршал Рокоссовский - [82]

Многим позже, когда Береста уже не стало, командир батальона Степан Неустроев так опишет происходившее:

«Не проронив ни слова, мы не спеша спустились вниз и попали в слабо освещенную комнату, похожую на каземат. Здесь уже находились два офицера и переводчик — представители командования фашистского гарнизона рейхстага… Немцы смотрели на нас враждебно. В помещении установилась мертвая тишина.

Лейтенант Берест сделал несколько шагов вперед и, нарушив молчание, решительно заговорил:

— Все выходы из подземелья блокированы. Вы окружены. При попытке прорваться наверх каждый из вас будет уничтожен. Чтобы не было напрасных жертв, предлагаю вам сложить оружие, при этом гарантирую жизнь всем вашим офицерам и солдатам. Вы будете отправлены в наш тыл в распоряжение старшего командования.

Встретивший нас офицер на ломаном русском языке заговорил:

— Немецкое командование не против капитуляции, но при условии, что вы отведете своих солдат с огневых позиций и на время обезоружите их. Они возбуждены боем и могут устроить над нами самосуд. Мы поднимемся наверх, проверим, выполнено ли предъявленное условие, и только после этого гарнизон рейхстага выйдет, чтобы сдаться в плен.

Согласиться на такие условия мы не могли: фашистов в подземелье около двух тысяч, а нас менее трехсот, обессиленных боями бойцов и командиров.

Наш «полковник» категорически отверг предложение фашистов. Он продолжал настаивать на своем.

— Господа, у вас нет другого выхода. Если не сложите оружие — вы все до единого будете уничтожены. Сдадитесь в плен — мы гарантируем вам жизнь.

Снова наступило молчание. Первым его нарушил гитлеровец:

— Ваши требования доложу коменданту. Ответ дадим через двадцать минут.

— Если в указанное время вы не вывесите белый флаг — начнем штурм, — спокойным голосом заявил Берест.

И мы покинули подземелье…

Дорога из подземелья казалась очень длинной. А ее нужно было пройти ровным, спокойным шагом. Мы понимали: фашисты по нашему поведению будут судить о тех, кто их блокировал.

Нужно отдать должное Алексею Прокопьевичу Бересту. Он шел неторопливо, высоко подняв голову. Мы с Ваней Прыгуновым сопровождали своего «полковника».

Они возвратились в расположение батальона в четыре часа ночи. А утром снова загремело. Немцы атаковали одновременно из подвала и со второго этажа.

— Это был страшный бой. По нас били сверху и снизу, с фронта и тыла, — продолжал рассказывать Берест. — Боеприпасы кончались, и в ход пошло трофейное оружие. Сержант Сьянов принял командование ротой и, уложив немецкого пулеметчика, вел огонь из его оружия. Кончились патроны и у меня. Мне удалось оглушить немца железным прутом, и я захватил его автомат. А потом, когда стоял за колонной и стрелял, у моих ног разорвалась брошенная гитлеровцем граната. Осколки посекли ноги, и я упал. Хорошо, что подоспела нам помощь. Из рейхстага тогда вывели пленными около 1 800 человек. Я же оказался в госпитале…

— Послушай, Алексей Прокопьевич, как же так? Вы трое водружали знамя, солдат удостаивают званием Героя, а их командира лишь орденом. Почему так? — не скрыл я недоумения.

— Э-э, — махнул он рукой. — На войне бывало всякое. Не тебе объяснять. Был и я представлен к званию Героя, только меня вычеркнул из списков сам маршал Жуков. Вроде бы усомнился в том, что я вел разведчиков. «И тут политработник», — будто бы сказал он с досадой. Политруков он не очень жаловал. Первому, кому я высказал обиду, был член Военного Совета нашей группы войск генерал Телегин. Штаб находился в Потсдаме, в особняке, за высокой оградой. Попасть к нему через ворота не удалось. Дежурный офицер, узнав для чего я прибыл, позвонил куда-то и ответил отказом:

— Не до тебя, лейтенант. Да и члена Военного Совета нет. Уехал куда-то.

Тут на мое счастье подкатил лимузин. Часовой вытянулся.

— Кто это? — спросил я.

— Телегин, — ответил гвардеец.

Не раздумывая, я зашел за угол и — через ограду. Генерала застал у входа в здание.

— Разрешите обратиться? — спросил я как можно уверенней.

— Что такое? Кто вы?

— Лейтенант Берест из 150-й стрелковой дивизии.

— Мне некогда, лейтенант. — И он направился к двери.

— Тогда я вынужден буду обратиться к товарищу Сталину.

Генерал остановился, поглядел на меня.

— Хорошо. Идемте.

Мы поднялись в его кабинет. Не приглашая сесть, молча выслушал не очень-то связную просьбу.

— В какое время вы установили знамя? — спросил он. — Сколько было на часах?

— Перед полуночью, — уверенно ответил и уточнил: — Двадцать два часа с минутами. 30 апреля.

Генерал спросил не случайно. Дело в том, что в тот день, опережая события, в Москву на имя Верховного Главнокомандующего было послано донесение командования 1-го Белорусского фронта. Его подписали маршал Жуков, член Военного Совета генерал Телегин и начальник штаба фронта Малинин. В нем сообщалось, что Знамя на рейхстаге установили в 14 часов 25 минут. Так донесли из войск. И теперь генерал Телегин попытался получить точные сведения у человека, который Знамя устанавливал.

— Чем же закончилась встреча с генералом Телегиным? — спросил я.

— Ничем. Выслушав, он пообещал разобраться. Больше с ним я не встречался. Зато обострились отношения с начальством. Меня стали считать чуть ли не кляузником. Ну, а потом было сокращение армии, и я попал под него. Сразу же поехал в Ростов, устроился на «Ростсельмаш», в цех.