Маршал Рокоссовский - [81]

Из окна, перед которым собрались офицеры батальона, виднелась широкая, искореженная воронками от бомб и снарядов площадь. Над ней плыли клочья тумана. А вдали неясно проглядывали контуры темного здания.

— Очередь за этой коробкой, — указал на него полковник Зинченко. Он прибыл в батальон, чтобы поставить боевую задачу.

— Что это за дом? — спросил комбат и обернулся к автоматчику: — Приведи немца, того, который побойчее!

— Что за здание? — спросил он пленного.

— Дас ист рейхстаг, — ответил тот.

— Что-о? — не скрыл удивления комбат. — Рейхстаг? Не ошибся ли?

Услышав ответ немца, все, кто находились в подвале, бросились к окнам.

— Братцы! Рейхстаг! Вот он!

Все разглядывали возвышавшееся за площадью здание с квадратными башнями по углам, высокими колоннами у входа, стеклянным куполом. Не верилось, что перед ними была конечная цель всех жертв и страданий, к которой долгие годы войны упорно шли советские люди.

Перед атакой в подвале появились разведчики дивизии со Знаменем Победы. Среди них Егоров и Кантария. Им поручалось после овладения рейхстагом водрузить на его крыше знамя. Алексей Берест отвечал за выполнение этого задания.

— А каким было это Знамя? — спросил я собеседника.

— Обычным. Полотнище кумачовое. В верхнем углу серп и молот с пятиконечной звездой. Белыми буквами выведено название дивизии: 150-я стрелковая. И еще указан номер корпуса и нашей ударной армии. Древко окрашено красными чернилами. На нем цифра 5. Таких знамен в 3-ю ударную армию дали девять, это знамя было пятым.

— По сигналу атаки мы броском рванулись к площади, — продолжал рассказывать Алексей Прокопьевич. — В цепи солдат бежали и разведчики со свернутым на древке полотнищем. Неожиданно путь преградил заполненный водой ров. Через него перекинута металлическая балка. Кантарии удалось по ней перебежать, за ним со знаменем Егоров. Перебежал и я. Атакующих не смогли сдержать ни ров, ни бешеный огонь засевших в рейхстаге гитлеровцев. Солдаты упорно продвигались к заветной цели.

У здания мы укрылись за каменный парапет, ограждавший широкую лестницу. Ее ступени вели к парадному с колоннами входу. И вот последний бросок. Не помню, как преодолели лестницу, кто-то из солдат метнул противотанковую гранату, и взрывом вышибло нижнюю половину двери. Мы бросились в пролом, и бой перенесся в здание. Сверху через стеклянный купол пробивался тусклый свет. Пол помещения густо усыпан стеклом, кусками штукатурки, какими-то обломками.

— Блокируй входы в подвал! — приказал комбат Неустроев.

Немцы находились и на втором этаже. И третий этаж тоже был в их руках. В одной из комнат мы обнаружили двух женщин. Они сбивчиво объяснили, что работали на кухне. На вопрос, много ли в подвале немцев, женщины ответили, что много, наверное тысячи две. Бой не стихал ни на минуту. В 18.30 мы закрепили знамя на одной из колонн при главном входе в рейхстаг. Но вечером по телефону позвонил командир полка полковник Зинченко: «Где знамя?» — «На колонне у входа», — ответил Неустроев. «Нужно установить его на крыше рейхстага. Сделайте это под ответственность Береста». Теперь нам предстояло пробиться к крыше, но сделать это было не просто. Решили так: сержант Щербина с отделением автоматчиков должен прикрыть огнем наш выход к винтовой лестнице, выводящей на купол. Как только стемнело, знамя сняли с колонны и с ним стали взбираться наверх. На крышу пробились без особых трудностей: то ли гитлеровцы не заметили, то ли отдыхали, не изменив привычке ночью не воевать. И вот мы на крыше. С высоты открылся вид на Берлин. При свете пожарищ город просматривался коробками зданий, то и дело вспыхивали всплески огня разрывов, небо прорезали огненные трассы пуль. Слышались нескончаемый орудийный гул и треск пальбы. Казалось, город в судорогах переживал последние свои часы.

На фронтоне здания огромная скульптура. Помнится только лошадиная голова. Где-то возле нее с помощью телефонного кабеля мы закрепили древко знамени. Полотнище затрепетало на ветру. Спустившись с крыши, я доложил комбату, что приказ выполнил, знамя Победы водружено над Берлином. Стрелки часов показывали 22.30. 30 апреля. Со слезами на глазах обнялись мы, расцеловались. Откуда-то взялась бутылка шампанского и, разлив в солдатские кружки, мы выпили за близкую победу…

— Но на этом события в рейхстаге не кончились, — продолжил рассказ Берест. — Утром 1 мая, едва пробился в окно свет, как в одном из входов в подвал появился белый флаг. Солдат доложил комбату, что вышедший немец требует, чтобы его отвели к генералу или полковнику: есть важный разговор.

«Звони в штаб полка», — потребовал Неустроев от старшего лейтенанта Гусева, начальника штаба батальона. Тот бросился к телефону, по связь нарушилась, где-то перебит провод. Что делать? Время идет. Не помню уж кто подал мысль: «Берест как раз сойдет за полковника». Против худощавого, небольшого роста комбата Неустроева я действительно выглядел внушительно. «Точно, — согласился Степан, — ты полковник, а я — твой адъютант». Я поглядел на него, с трудом представил командира своим подчиненным. Но делать нечего. Нашли просторную кожаную куртку, в которую я облачился. Вместо моей солдатской пилотки натянул фуражку капитана Прелова. Начистил ковром сапоги. «Теперь ты и впрямь полковник», — оглядел меня Степан Неустроев. Спохватились: «А кто будет переводчиком?» Вспомнили о солдате Прыгунове. Тот говорил по-немецки, и мы часто прибегали к его помощи. Привели немца с его белым флагом. Увидев меня, гитлеровец козырнул: «Комендант рейхстага, генерал, просит принять условия». «Где он?» — спросил я, входя в роль. «У себя, внизу». «Хорошо». Немца вывели, а мы обсудили обстановку. «Ты, Алексей, держись смелей, говори как победитель», — напутствовал меня командир батальона. Взяли пистолеты, по паре гранат и втроем отправились к подвалу. В рейхстаге бой стих, воцарилась оглушительная тишина. У входа в подвал, где ожидал немец, командир пулеметной роты лейтенант Герасимов вытянулся передо мной, громко доложил: «Товарищ полковник, пулеметная рота в полном составе на огневой позиции». «Хорошо, — ответил я. — Смотрите в оба». А в роте-то всего остался один пулемет. Но этот короткий разговор произвел на немца должное впечатление. Едва мы, спустившись в подвал, сошли с лестницы, как нас обступили гитлеровцы, предложили сдать оружие и гранаты.