Марк, выходи! - [64]
– Надо открыть, – сказал Санек и побежал к своей входной двери.
Костяну метров тридцать оставалось бежать до подъезда, и «топил» он изо всех сил. Арсен уже был внутри.
Я слышал, как Санек открыл входную дверь и затащил Арсена внутрь. Мы с Диманом спрятались за занавесками так, чтобы Костян с улицы нас в окно не увидел.
Костян остановился перед подъездом и сплюнул. Он понял, что не успел, и пошел обратно к пацанам, продолжая плеваться. Санек зашел на кухню.
– Ушел? – спросил он, и мы с Диманом кивнули.
Санек снова открыл дверь, выпустил Арсена и вернулся на кухню.
– Еле затащил его, – сказал Санек и отхлебнул чая.
Диман встал и снова налил себе в кружку холодной воды из-под крана. Я хотел сказать Диману про глистов, но не стал. У Димана мама – врач. Сама она ему все расскажет.
– Убью тебя я, сука! – раздался крик этажом выше. Мы втроем снова уставились в окно. Это был голос Арсена. Это он прокричал из окна подъезда.
Костян, который был уже в центре двора, услышал, развернулся и снова побежал в сторону нашего подъезда.
– Ой, дебил! – сказал Санек и посмотрел наверх. – Они же зароют тебя теперь.
Мы слышали, как в подъезде хлопнула чья-то входная дверь. Хоть бы это Арсен зашел домой к себе и замолк!
Костик забежал в подъезд и с топотом поднялся на наш второй этаж. Он не знал, где кто тут живет, поэтому позвонил сразу в несколько квартир, заорал матом, постоял и вышел на улицу. На его звонки в двери никто не открыл. Все жители подъезда были или на даче, или просто поняли, что это главный отморозок нашего двора бушует и лучше сидеть тихо.
– Точно Арсену не жить теперь, – сказал Диман. – Хотя я на его месте тоже не стал бы зад Костяну целовать. Особенно после того, как он тебе руку сломал.
– Не хорохорься, – сказал Санек. – Может, и стал бы.
– Ни фига. Пусть лучше в кровь нос разобьет, – ответил брату Диман.
Мой чай остыл так, что его можно было пить и не обжигаться. Я быстро «вылакал» кружку, и мы втроем вышли из кухни в коридор. Диман достал из коробки новые кроссовки, но потом передумал и надел те, что были в краске. Да, на войну лучше в старых идти, а то еще подпалишь.
– А родаки-то у вас где? – спросил я.
– На работе, – ответили пацаны.
– Так суббота же.
– А у них смена, – ответил Санек и открыл дверь.
Вообще, странно это, конечно. Позавчера Рома сажал тебя на задницу и заставлял болтать всякую фигню про твоего друга, а сегодня этот же Рома говорит тебе, как воевать против «Мадрида», а ты лишь стоишь и киваешь. Типа вы друзья такие.
Сегодня нас не будут делить на две группы. Мы всей толпой пойдем на «Мадрид» через гаражи. Никаких открытых пространств, никаких перестрелок с большого расстояния. Только все вместе и дружно, и только бой на коротком расстоянии. Увидел «мадридского» пацана, выстрелил и сразу выбил его из боя. А если не выбил, то подбежал и кулаками помог ему «выбиться».
Я, Диман и Санек решили держаться вместе. Мы спрятали в карманы шорт свои пращи и пакеты с краской. Не хватало еще, чтобы старшим наше новое оружие понравилось и они у нас его отобрали.
– Вопросы есть? – как настоящий командир спросил Костик.
– Есть! Костян! Не, ну а что все же «Париж» против нас? На хрена? – спросил кто-то из пацанов.
– Этот сука Бажов им гашиша за так надавал, вот они и против нас.
– А он что торгует, да?
– Ты только проснулся, что ли?! Он уже три года торгует.
Я толкнул локтем Санька, но Санек и без меня уже понял, в чем тут дело и почему «Париж» воюет против нас.
– Он и Дрону продает, – шепнул я Саньку. – Я даже видел. Вот урод! Пацанов наших «снаркоманивает».
Что такое гашиш, я толком не знал и не видел. Наркотик. То, чем Дрон и Костян «долбятся» и что в вену себе колют.
Мусорка уехала из двора, и взрослые все разбрелись по домам. Я видел, как несколько «парижских» пацанов завернули в «Мадрид». Значит, это все правда, и сегодня будет нам тяжело. В «Париже» пацаны были шиты не лыком. Тридцать четвертая школа их всех сделала не очень-то добрыми. Даже мелких.
– В Лётке сегодня тоже воюем, – сказал Рома. – Свисти, Дань.
Даня свистнул. Начали. Мы побежали в гаражи и засели по углам в засадах. Сегодня лучше ждать и никуда не спешить. «Мадрид» сам придет. Я успел подумать, что раз мы сегодня и в Лётке воюем, то можем там встретиться с Арсеном и Верой. Они же как раз собрались в это время соломенные кучи для клёка собирать. Блин, как бы успеть на клёк еще? Надо проиграть быстрее. Проиграть точно получится быстрее, чем выиграть.
– Мы так до утра будем сидеть, – шепнул я Саньку с Диманом.
– Ну, можешь вперед пойти, – ответил Диман. – Только получишь сразу.
– Так «Мадрид» же тоже будет сидеть и пасти нас, пока мы не вылезем из засады, – сказал я.
– Ну посмотрим.
Мы с Саньком сидели со шпонками в рогатках и ждали. Диман сидел со своим арбалетом. Впереди послышались крики и мат. Кто-то уже получил первую порцию стрел. Все наши старшие продвинулись вглубь гаражей. Малыши залезли в Лётку, а мы втроем продолжали сидеть и ждать.
– Ладно, пойдемте, – сказал Санек.
Мы встали и побежали глубже в гаражи. Сидеть и ждать оказалось скучно. Зачем тогда вообще в войне с «Мадридом» участвовать, если можно просто сидеть?
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.